Вокруг штурма Грозного во время второй чеченской кампании, и его финала, операции «Охота на волков» – разгрома бежавших из города банд, клубилось немало домыслов, как «за», так и «против».
Кое-кто был склонен приуменьшить успех операции, а разгром бежавших из города банд и вовсе поставить под сомнение, «списать» на слепую случайность. Дабы прояснить ситуацию, мы собрались в гости к одному из тех, кто непосредственно причастен к этой победе над бандитами…
Грозный вскоре после штурма. Резиденция Масхадова. Здание «правительства Ичкерии». Черные, выгоревшие окна. Крошево бетона под ногами. Стены густо исписаны.
«Здесь был полк морской пехоты! Если надо – будем еще!»
«Смоленский ОМОН увиденным удовлетворен!»
«Так будет со всеми, кто поднимет руку на Россию! 506 мсп».
«Слава России!»
«Ломаем хребты волкам! Спецназ ГРУ».
Последняя надпись напомнила об одной из целей журналистской командировки на войну.
Холмы руин вдоль улиц. Стаи собак, пирующих на руинах, обожравшихся человечины, утративших среди безответных трупов священный страх перед людьми. Злые, отчаянные. Люди отгоняют их камнями. Но те лишь лениво отбегают в сторону. В их черных глазах циничное, оценивающее любопытство. Сколько раз они вечерами жрали тех, кто еще утром отгонял их камнями.
Наверное, они чувствовали себя на улицах хозяевами, пока город был во власти двуногих волков. Но те, потерявшие человеческое обличье звери, огрызаясь, бежали от человека в российской военной форме. А с их бегством подошло к концу и время псов-падальщиков – четвероногого подобия двуногих хищников.
Повидал их. Помню, как клялись они умыть русских кровью, яростно, злобно орали перед видеокамерами заграничных операторов: «Аллах акбар!» А теперь эти обученные, крепкие, откормленные, здоровые мужики, побросав оружие, униженно заглядывают в глаза конвоирам, торопливо открещиваются от всех преступлений, на чем свет клеймят Масхадова и Басаева, сдают места нахождения своих главарей, баз и лагерей.
…Встречаемся с генералом Геннадием Трошевым. В Грозном он не чужой. Его мама – уроженка Грозного. Генерал выкроил несколько свободных часов, чтобы съездить на кладбище, навестить могилы родственников. Странное совпадение: именно на этом кладбище бандитами была замаскирована «зушка», обстрелявшая вертолет, на котором Трошев облетал Грозный. Говорят, била почти в упор, но только повредила «вертушку».
Что чувствовал генерал в Грозном при виде разрушений после штурма? Трошев пожимает плечами:
– Ощущение, что твой родной город захвачен бандитами, испоганен, измордован, намного более мучительно. А руины?.. Сталинград тоже из пепла поднимали. Только Грозный – не моя заслуга. Я в это время в горах работал. Его Владимир Васильевич брал…
От Владимира Васильевича Булгакова веет основательностью, надежностью. Он крепок, высок и как-то непоколебимо спокоен. О нем ходят легенды. Но генералу чужда гордыня; он сторонится камер, не раздает интервью. Его даже узнать непросто. Спецназовский «горник» без погон, обычная офицерская шапка, кобура «Стечкина».
Именно подчиненные генералу войска сломали здесь, в Грозном, хребет «ичкерийскому волку», заманили боевиков в ловушку и уничтожили их. Об этом расспрашиваем его в командирском «кунге». Естественно, прежде предыстория «Охоты на волков» – начало штурма города.
– …Когда я получил приказ принять командование группировкой, штурмующей Грозный, обстановка складывалась крайне непростая. Штурм, который начали 26 декабря части МВД и Внутренних войск, ко второму января практически захлебнулся. Понеся большие потери, эмвэдэшники закрепились в Старопромысловском районе, фактически так и не войдя в черту старого города. «Старые Промысла» были как бы только предкрепостными укреплениями «духов». Центральная же часть представляла собой одну сплошную крепость.
Город был разбит на сектора и имел три кольца обороны, сооруженных в инженерном отношении просто исключительно. Дома превращены в опорные пункты. Стены армированы изнутри бетоном. От дома к дому тянулись ходы сообщений, причем настолько скрытые, что обнаружить можно было только свалившись в них.
Заводской район, промзоны вообще превратили в крепости. На вооружении боевиков был огромный арсенал самого современного оружия – от крупнокалиберных снайперских винтовок до орудий и минометов. Оборону в городе держало до семи тысяч боевиков.
Со второго по двенадцатое января мы, активно работая по Грозному артиллерией и авиацией, готовили войска к штурму. С учетом опыта городских боев прошлой чеченской кампании полки и батальоны были разбиты на штурмовые отряды и группы. Проведены их боевое слаживание и отработка действий. И с двенадцатого января начался новый этап штурма Грозного.
Бои носили исключительно ожесточенный характер. Но мы почти сразу ощутили, что замысел наш был правильным. Буквально за неделю все первое кольцо обороны «духов» было взломано, и войска вышли к центральной части города. Особенно нам досаждали снайперы. На этой войне их вообще много, но в Грозном – особенно.
У «духов» были целые мобильные отряды снайперов. Как своих, подготовленных, так и спортсменов-наемников. Тех легко было узнать по характерным малокалиберным винтовкам. Тактика снайперов была весьма изощренной. Позиции оборудовались в глубине домов. Часто в комнатах, не выходящих на нашу сторону.
В стенах проделывались узкие бойницы и из них велся огонь через пустую комнату. В кирпичных стенах были специальные вынимающиеся кирпичи, бойницы делались в стыках угловых плит домов. Были даже позиции снайперов, прятавшихся под бетонными плитами, которые домкратами поднимались на несколько сантиметров, открывая амбразуру для ведения огня.
Против них мы почти сразу применили антиснайперские группы, укомплектованные высокопрофессиональными стрелками из «Альфы», «Вымпела» и ряда других спецназов. Так же действовали и группы армейских снайперов. В этой снайперской войне мы перемололи основной «духовский» костяк. Но до последнего дня снайперы были одной из главных опасностей.
Чувствовал ли я уважение к противнику?
Нет. Это бандиты, выродки. И отношение у меня к ним было, есть и останется соответствующее. Да, по-бандитски хорошо подготовлены. Но против регулярной армии они бессильны. Это я понял еще в Ботлихе, когда сто тридцать три моих бойца при четырех пушках сдержали натиск полутора тысяч хваленых басаевских и хаттабовских боевиков. Сдержали и нанесли им серьезное поражение.
Мы знали, что будут делать боевики, что они могут предпринять, чего от них можно ждать. Ничего неожиданного, яркого за этот месяц боев мы от них не дождались. Никакого полководческого таланта за Басаевым я не вижу. Он очень шаблонен и зауряден. Из боя в бой использует одни и те же приемы. Просто раньше перемирия и остановки войны в последний момент спасали его от разгрома. Теперь же звезда Басаева закатилась. У меня мечта – достать Басаева. Не думаю, что ему осталось долго поганить эту землю.
Сегодня Россия стала другой. После взрывов в Москве, после вторжения боевиков в Дагестан все увидели, что с террористами невозможно жить в мире, что они ничего не понимают, кроме силы. Народ поддерживает сегодня свою армию. Мы знаем, для кого мы должны выиграть эту войну, кому нужна наша победа.
Боевики ничего не смогли противопоставить нашему натиску. Шестого февраля в одиннадцать часов сорок пять минут мне доложили о взятии последнего «духовского» района обороны. Город был взят без спешки и без неоправданных потерь. Мы наглядно показали боевикам, что сильнее их и тактически, и технически, и, что самое главное, – духовно. Я горжусь своими солдатами и офицерами. Горжусь тем, что мне выпала честь командовать ими в эти трудные дни.
– То, что боевики будут прорываться из города, мы поняли очень скоро, когда кольцо вокруг них начало сужаться, – Булгаков прикуривает, глубоко затягивается и выдыхает дым. – Уже тогда в разные стороны на прорыв потянулись мелкие группы, которые прощупывали нашу оборону, пытаясь найти в ней бреши и стыки. По мере нашего наступления эти попытки становились все более частыми. Постепенно они локализовались на четырех направлениях, а потом, после перекрытия нескольких участков, на двух.
Конечно, заманить боевиков в ловушку было нашей желанной целью, но делать это необходимо было крайне осторожно.
На территории Заводского района, у Сунжи, у нас был стык обороны двух полков. И боевики не раз пробовали здесь прорываться из города. Мы даже установили на этом участке минное поле, но это их не останавливало. За несколько дней до основного прорыва здесь попытался пробиться целый отряд из семидесяти бандитов.
Потеряв почти тридцать человек на минах и под огнем, боевики вырвались под Алхан-Калу. Там их через день блокировал и уничтожил наш батальон. Но мы поняли, что это была уже серьезная разведка. Чтобы у боевиков не возникло никаких сомнений, было приказано провести расследование по факту этого прорыва. Выставили несколько дополнительных пулеметных гнезд.
Соотношение убитых и прорвавшихся, видимо, удовлетворило полевых командиров, и в ночь на второе февраля они пошли на прорыв. Мы их ждали. Разведка перехватила радиообмен между отрядами. Один из полевых командиров дал ориентир места прорыва, который был хорошо нам известен. Заранее спланировали огонь артиллерии, по «стенкам» коридора были развернуты в засадах батальоны, проведена инженерная подготовка, выставлены новые минные поля в глубине, на пути боевиков.
Передовой разведывательный отряд достаточно «легко» прорвался через стык в нашей обороне и тотчас дал радио главным силам.
«Духи» не могли даже предположить, что в это время мы проводим массированное дистанционное минирование и разворачиваем на позициях новые батальоны. Когда вышли их основные силы, они фактически оказались в мешке. Для нас теперь главным было не дать им вернуться в город и гнать их вперед.
Самонадеянность в очередной раз подвела Басаева. Загнав свои отряды на мины, он решился прорывать минное поле, даже не предполагая, что впереди их может ждать еще не один такой сюрприз. В итоге они оказались в ловушке. Пути назад не было, впереди были мины, а с флангов их косили засады.
У них оставался единственный путь – по воде. И это в десятигрудусный мороз, ночью! На это мы и рассчитывали. После такого «купания» ни о каком дальнейшем прорыве в горы речи уже идти не могло. Надо было где-то обсушиться, прийти в себя. Уцелевшие в мешке помороженные, мокрые боевики фактически были обездвижены.
В Алхан-Кале мы их утром и блокировали окончательно. Только в плен было взято больше трехсот «духов». Около шестисот уничтожено. В том числе больше десятка известнейших полевых командиров. Здесь же был тяжело ранен и Басаев, которого ценой огромных потерь боевики вытащили с поля боя.
…И началась бойня. Выжившие, плененные двуногие волки вспоминают ее с содроганием. Высоко в ночном небе вдруг вспыхнули ослепительные «люстры» осветительных снарядов, залив все вокруг неживым погребальным светом. А потом ударили пулеметы. Испуганные, ошарашенные этим светом «волки» приникли, было, к земле. Но на пустом, лысом берегу им негде было укрыться от света и огня. И тогда они рванулись вперед по руслу к спасительной тьме.
Свинцовые плети выгрызали в сплошной массе бегущих провалы, распинали, разрывали тела. Но по упавшим мертвым и еще живым неслись вперед уцелевшие, давя, затаптывая бьющихся на снегу раненых. И тут впереди загрохотали сухие резкие разрывы. Мины! Что ж, об этом бандиты догадывались. Еще разведчики докладывали о них.
Вожаки что-то рявкнули и вперед погнали специально захваченных для этого пленных, пробивая их телами проход. Тех, кто отказывался, тут же косили очередями. Но и расстрельщики то и дело мешками валились на снег, прошитые пулями засады.
Огонь становился все более плотным. Заухали артиллерийские разрывы, буквально выкашивая стаю. А проход все еще не был пробит. Разведка боевиков ошиблась. Минное поле оказалось намного глубже, чем доложили. Пленные кончились. И тогда вперед рванулись самые отчаянные «волки».
Они парами бежали вперед. Подрывались, падали на снег – изуродованные, разорванные, нашпигованные осколками. Хрипели, бились в агонии. А по их следам уже бежали обезумевшие от ужаса очередные пары. Смерть, бушевавшая за спиной, подгоняла. Только бы вырваться, спастись… И они пробили-таки проход!
– Аллах акбар! – взревели сотни глоток, и стая бросилась по проходу, оставив за собой целый вал из трупов и умирающих.
Адреналин захлестывал. Путь свободен! Значит, прав Шамиль. И кто еще посмеет усомниться в его волчьем везении, звериной интуиции главаря? Он все-таки нашел выход из ловушки, нащупал его и вывел за собой своих «волков».
– Аллах акбар!
И здесь стая с разбега налетела на новое минное поле, о котором ничего не было известно. Воздух сотрясали разрывы снарядов и мин. Они оказались в огненном мешке. Выхода не было. Смерть хозяйничала вокруг. Визжали осколки, били пулеметы. Рвались мины.
– Аллах акбар!!! – буквально взвыли «волки»;
Но милостивый и милосердный отвернул свой лик от них. Чаша грехов двуногих хищников была переполнена. Настало время возмездия. Матерые «волки» скалились, рычали, в последнем броске пытаясь прорваться к позициям засады, чтобы хоть напоследок забрать с собой кого-нибудь из врагов, но падали на полпути иссеченные, начиненные свинцом.
Молодые, едва успевшие вкусить крови «волчата» истерично бросались через поле в надежде на везение, удачу. И там, разорванные подрывами, разматывали по снегу внутренности, хрипели, сучили ногами. Снег под ними набухал черной кровью. Смерть работала, как мясник на конвейере, забирая жизни десятками и сотнями.
– Шамиль подорвался! – эхом пронеслось над толпой. Этого не могло быть! Как в солнце, они верили в счастливую звезду Шамиля. И вот она закатилась. Этого не могло быть! Но мимо мечущейся толпы к черной воде Сунжи охрана на руках потащила тело. Запрокинутое, все в крови знакомое лицо. Шамиль! Черный, страшный, сочащийся кровью обрубок вместо ноги.
Это был конец!
В последней надежде уцелевшие кинулись к Сунже и, проваливаясь по грудь в ледяную воду, устремились вниз по течению. Рвались снаряды, визжали пули. Река подхватывала убитых и уносила в ночь. К утру немногие уцелевшие вышли к Алхан-Кале. Обмороженные, мокрые, израненные, они не могли идти дальше и разбрелись по домам поселка греться и сушиться. А утром поселок уже был блокирован российскими войсками. К вечеру «волки» сдавались в плен сотнями…
Ещё один взгляд на операцию «Охота на волков» – глазами сапера. Нам посчастливилось встретиться с командиром как раз одной из тех спецгрупп минирования, на чьих минах и рвалась орда боевиков, прорывавшаяся из Грозного. Конечно, мы не можем назвать его имени. Скажем только, что он подполковник инженерных войск. Очень опытный.
В Чечне воевал в общей сложности (по совокупности командировок) несколько лет. «Зовите меня в материале Борисом Борисычем, – сказал он и, улыбнувшись, добавил: – Одноразовым сапером многоразового действия»…
Да, без юмора трудно. Особенно, если однажды пришлось постоять на двух замыкателях фугасов в один день… Это было там же, на том минном поле. Только уже при разминировании. Нашему герою со своей группой пришлось еще и обезвреживать от взрывоопасных предметов тот участок, где с таким грохотом «прокатилась» до этого тысячная, а может, больше орава боевиков. Впрочем, об этом еще будет сказано дальше. Теперь – об операции.
– С чего началась для вас «Охота на волков», Борис Борисович?
– Про это наверняка много писали, у каждого свой взгляд, свое понимание. Я скажу о том, что было с моей группой, и выражу свою точку зрения. От Заводского района поступила информация, что там возможен прорыв большой группы боевиков. По приказу штаба группировки 28 января нас срочно кинули туда на вертолете.
Прибыв на место, мы увидели еще три группы минирования от других частей. Вместе с ними нам и довелось работать, выполняя общую задачу. У каждой был свой участок минирования. В состав моей группы входили семь человек: офицеры и сержанты-срочники, но такие, которые могут все.
– Широко известны мнения заслуженных боевых генералов, разработчиков этой операции, о том, что боевиков целенаправленно заманили в эту минную и огневую ловушку. Но это, скажем так, стратегия операции. А какой виделась ситуация вам, армейскому саперу, на тактическом фоне?
– Да, мне трудно судить о замысле операции, ведь мы выполняли локальную задачу. Тем не менее боевики, как потом оказалось, прорывались именно по нашему участку минирования, где работали упомянутые четыре группы, включая мою, и у меня есть свое мнение. Сказать о том, что там стопроцентно ждали боевиков, – это естественное преувеличение. Если бы мы знали, что там действительно пройдут боевики, какое бы количество ни было, то мы бы их уничтожили вдвое больше, а то и всех…
– Была бы применена другая схема минирования?
– Другая схема, другие средства. У нас есть такие возможности, что мы могли валить всех, как бы они ни растянулись. Но они все-таки прорвались. Оставили кучу трупов, но ушли в Алхан-Калу…
– Расскажите, пожалуйста, подробнее о минировании участка.
– Реально это было просто плановое прикрытие флангов. Вот, смотрите (рисует схему). Здесь расположились позиции одного из мотострелковых батальонов, который со стороны направления Грозного этот участок держал. Это была основная оборона, основные силы – минометы, артиллерия – были направлены сюда.
Наезженная, хорошая дорога из Грозного по левому флангу обороны батальона была прикрыта надежно, как и центр. Вряд ли боевики сунулись бы здесь, по открытому и пристрелянному месту. Минные поля вдоль дороги были установлены управляемые, чтобы подорвать их только в случае прорыва боевиков. По правому флангу их обороны – железная дорога, дальше лесополоса, потом – берега реки Сунжи. И они (имеется в виду этот мотострелковый батальон) там, ближе к себе, установили управляемые минные поля. За железной дорогой поставили минные поля на растяжках. А вот этот участок, который за лесополосой, вдоль берега реки Сунжи, – он не был прикрыт.
И вот наши четыре группы 29-30 января устанавливали там минные поля. Последовательно, каждая на своем участке, в глубину. Просто-напросто думали, что, возможно, боевики здесь пройдут. То есть прикрыли минами этот коридор вдоль берега и до лесополосы. От лесополосы и до железной дороги уже другие устанавливали – там нормальные минные поля стояли, на растяжках. Кстати, ни один боевик на них не подорвался. Все они подорвались здесь, на наших минах…
Ненадолго прерву рассказ Бориса Борисовича. Есть смысл освежить в памяти те события. Для этого я обратился к подшивке газеты «Красная звезда», корреспонденты которой постоянно давали информацию с передовой. Приведу выдержку из материала, написанного по горячим следам, сразу после операции («КЗ», 12 февраля 2000 года):
«…Вечером (2 февраля, после прорыва, состоявшегося минувшей ночью) суть происходящего наконец объясняет сам Шаманов. Прорыв боевиков из Грозного, по словам генерала, был частью хорошо продуманной операции. О всех ее деталях знали только трое: Казанцев, Булгаков и Шаманов.
Помня о неудавшейся попытке боевиков расшатать ситуацию в зоне ответственности Западной группировки, предпринятой бандой Арби Бараева 3 января, Шаманов предположил, что бандиты рано или поздно попытаются снова выйти из Грозного тем же маршрутом. Только теперь на этом пути – вдоль железнодорожного полотна, соединяющего Грозный с Алхан-Калой, боевиков ждали мины. В первую ночь, по словам командующего, из Грозного вышли около 200 бандитов. Пропустили. И те поспешили сообщить остальным, что все хорошо.
Целый день расползающихся по окрестным селам бандитов пришлось не трогать, чтобы только не спугнуть остальных. Чтобы еще поторопить уже давно созревших к побегу боевиков, по Грозному как раз нанесли сильнейший огневой удар. И в ожидании выходящих из города бандитов, говоря военным языком, «взвели» минное поле. Результат, по словам Шаманова, превзошел все ожидания. Боевики всем миром кинулись в расставленные капканы.
На запад побежали даже их так называемые восточные эмиры Хункар-Паша Исрапилов, Асланбек Большой и Турпал паша Атгериев. Причем в первых рядах бегущих шли главари, в том числе и Басаев. Когда под ногами начали рваться мины, было уже не остановиться – сзади подпирала тысячная толпа. Пройдя по минному полю, боевики тут же попадают в окружение. В итоге – больше пятисот убитых только в самой Алхан-Кале и по пути к ней из Грозного…»
Продолжим наш разговор о минировании. Далеко не всем известно, по какой причине боевики подрывались, что называется, «пачками» и не могли найти для себя никакого выхода, кроме как по реке, по грудь в ледяной воде.
– Борис Борисович, вы уже упомянули о том, что установленные группами минные поля не были стандартными…
– Да, это так. Глубина минирования была больше в четыре раза по сравнению со стандартной, применяемой обычно. Наши группы устанавливали минные поля шириной 100-150 метров и глубиной где-то до 500 метров. Наверняка боевики думали, что они пройдут живым щитом из 10-15 человек метров 80-100 – и проход для основной группы будет проделан. А оно, как оказалось, все дальше и дальше, и притом плотнее и плотнее…
Плотность установки мин тоже была необычной, очень густо стояли. Они привыкли, что мины через несколько метров ставят… А тут получалось, что подрывались – и снова на мины падали, иногда на 2-3 одновременно… Тут же – минометы бьют… Заваруха такая. Руки, ноги, головы… Я потом при разминировании около 160 трупов вытащил…
Минные поля были установлены из разных типов противопехотных мин. Но при установке определенной части мин использовались такие технические секреты, про которые я по понятным причинам не могу рассказать. После минирования нас сразу же забрали оттуда на вертолетах, чтобы выполнять другую задачу.
– В материале «Охота на волков», в частности, писалось, что передовому разведотряду боевиков намеренно дали возможность достаточно «легко» прорваться через стык в нашей обороне. Потом они дали радио главным силам, не подозревая, что для встречи основной их группы в этот момент уже проводится дистанционное минирование, разворачиваются батальоны…
– Уже за день до своего отлета (7 февраля) мы еще дистанционно установили при помощи двадцати разовых кассет минное поле (именно на таком поле, по мнению одного специалиста, подорвался Шамиль Басаев). То есть все уже было установлено до 18.00 1-го февраля.
– И реально получилось…
– Реально получилось, повторю, что мы просто-напросто надежно прикрыли минированием наиболее опасные участки. И боевики нарвались. Если бы точно знали, что именно здесь будет прорыв, мы могли бы еще и дальше минные поля установить. Понимаешь? Закрыть все минами кругом. А если они прорвались по реке…
Ну что там, река. Если ожидали, сам подумай. Вот она, Сунжа. Можно было бы вдоль берегов посадить роту-батальон и всех стрелять, кто по воде идет. Считаю, что это чисто случайный нарыв на минное поле. И обстрел минного поля. Могу сказать, что, скорее всего, поле было неграмотно пристреляно. То есть неправильно построена система огня.
– Почему?
– Потому что все минные поля – они увязываются с системой огня, с местностью. Понимаешь, если бы пехота ждала именно здесь, где они прошли, то сразу начала бы работать. Если бы ждала, реально ждала, никто не должен был уйти. И когда первая мина сработала, отсюда (с правого фланга батальона) началось… ну, автоматная стрельба, понимаешь?
Просто-напросто можно сказать, что сперва стреляло отделение. Причем через лесополосу, не видя целей. Это потом уже начали бить минометы, и пошла заваруха. Огневой мешок. А ведь можно было дополнительно сколько-то сил на железную дорогу посадить. Оттуда поле просматривалось, хоть и ночь была, но на снежном поле силуэты бы видели…
Если бы точно знали, что боевики именно здесь пройдут, им вообще хана была бы. Никто бы не прошел. А когда боевики начали подрываться, то к берегу кинулись. Они не знали, что берег тоже заминирован. Тоже нашими людьми были установлены дистанционные минные поля. Оставалось только в воду. Про остальное я уже говорил.
– Борис Борисович, расскажите немного о разминировании, про это вообще, по-моему, нигде не упоминалось…
– Меня вызвали обратно после операции. Нужно было снимать мины тем, кто ставил, ведь мы знали обстановку. Тем более что очень опытные профессионалы для разминирования нужны. Ведь еще и боеприпасов, брошенных боевиками, было море. До этого уже успели подорваться восемь военнослужащих – из саперов и просто любопытных, кто за трофеями пытался лазить… Нужно было обезопасить местность. Кроме того, пошла оттепель, трупы могли начать разлагаться…
Но вызвали только мою группу, мы ближе всех были. Нам и пришлось все разминировать. Картина на поле была ужасная. Оторванные части тела… У тех боевиков, которые первыми подрывались, в карманах много наркоты было… Так называемые «шахиды», смертники. «Саперами» их называют… Еще боевики в качестве живого щита наших пленных используют и тех, кто лояльность к федералам показал. Но там было не разобрать, кто шахид, а кто пленный. Все в куче. Документов никаких…
Боеприпасов, брошенных боевиками, каких только не было. Как на санках их везли, так и бросали. Снаряды, стрелковые боеприпасы, самодельные пусковые установки… Все это, как и оставшиеся мины, нужно было обезвредить и уничтожить. Из них очень много опасных, другие уже не в счет… Шесть дней мы там работали…
Чуть не подорвались с капитаном. Разминировали то место, где другая группа мины ставила, малознакомое. Тут мне мой сержант говорит: «Провод, товарищ подполковник!» Поднимаю, а он прерывается …подо мной. Я стою на замыкателе фугаса. Честно говоря, чуть не обоср@лся… Говорю капитану, он сзади: «Отходи». Он отходит. Разминирую фугас. Затем, по следам капитана, назад. Опять провод! Поднимаю и вижу, что я снова стою на замыкателе фугаса! Капитан на нем же до этого стоял… Снова те же ощущения… Разминировал.
Почему не сработали? Хочется верить, что чудо, но это в нашем деле не совсем то… Думаю, из-за оттепели что-то между контактами попало или сила тока в батарейках недостаточной была. Словом, пронесло. Это случилось уже в крайний день разминирования.
– Борис Борисович, а почему вас не наградили? Такая банда была подорвана, потом разминирование…
– Вопрос не ко мне… Капитана, который со мной и минировал, и разминировал, я к награде представил вполне заслуженно. Он орден Мужества получил.
– А вас, выходит, такая награда все обходит стороной…
– Вот так… Сам же себя не могу представить. Или просить.
К завершающей фразе интервью можно добавить лишь то, что Борис Борисович, помимо медалей, имеет награду от ФСБ. И на момент публикации этого интервью находился в Чечне, в своей, похоже, бесконечной с небольшими перерывами командировке…
Владислав Шурыгин. Журнал «Солдат удачи» №8, 2000
Александр Сабуров. Журнал «Солдат удачи» №12, 2002