Вторая чеченская война. Часть 6. Проклятые земли 2
Вторая чеченская война. Часть 6. Проклятые земли 2
Оттенки грязного. Громкие судебные процессы второй войны
Вторая война в Чечне ознаменовалась несколькими резонансными уголовными делами против российских солдат. Эти дела и стоящие за ними трагедии интересны и сами по себе, и как характерные примеры. Чечня стала тяжким испытанием — для армии, для судебной системы, для психики и морали самих бойцов.
Дело Буданова
Суд над Юрием Будановым стал первым из громких дел подобного рода. На скамье подсудимых оказался не простой солдат, не обычный уголовник, а полковник, воевавший долго и успешно, имеющий награды и ранения. Обвинение тоже не укладывалось в обычные рамки: офицеру вменяли изнасилование и убийство юной девушки. Эта история сама по себе привела к новым смертям: от рук неизвестных погибли адвокат потерпевших вместе со случайно оказавшейся рядом журналисткой, а некоторое время спустя жертвой убийцы пал и сам Буданов, и нет гарантии, что вендетта закончена. За эти годы полковник стал иконой для одной части общества и воплощением ужаса и мрака для другой.
Вечером 26 марта командир 160-го танкового полка полковник Юрий Буданов и его начштаба Федоров приехали на позиции своей разведроты. Ей командовал старший лейтенант Роман Багреев. Оба старших офицера были в этот момент сильно пьяны. Федоров решил проверить боеготовность роты и приказал обстрелять Танги. Багреев отказался выполнять приказ, не вызванный боевой обстановкой. Буданов и Федоров в ответ избили Багреева ногами, связали и бросили в яму, где тот просидел до утра.
Из показаний солдата Ивана Макаршанова: «…По команде командира полка, личный состав комендантского взвода связал командира разведроты. Багреев, командир разведроты, лежал на земле. Буданов и Федоров нанесли Багрееву по телу не менее трех ударов ногами каждый, все происходило очень быстро. После этого Багреева поместили в яму — так называемый «зиндан». Через некоторое время, когда уже стемнело, услышал крики, стоны и вышел из палатки. Увидел, что в яме, куда поместили Багреева, находятся Буданов и Федоров. Федоров наносил удары по лицу Багреева. Буданов находился рядом.
Юрий Буданов
После этого Буданов выехал в Танги на БМП, сказав экипажу, что едет задерживать снайпершу. По некоторым данным, боевики действительно находились в селе, Танги нельзя было назвать спокойным местом. В доме мнимой снайперши не нашли оружия, зато нашли пятерых несовершеннолетних. Старшую, восемнадцатилетнюю Эльзу Кунгаеву, командир полка приказал захватить и увезти. Девушку поместили в вагончик, где жил сам Буданов. Потом он вызвал солдат и велел им закопать мертвое тело задушенной Эльзы.
О случившемся сообщили наверх, и наутро за Будановым приехал генерал Герасимов, и.о. командующего Западной группировкой. Отдавая Герасимову пистолет, Буданов выстрелил в землю, причем перед этим его начальник штаба Федоров поднял в ружье солдат, а те окружили полковника. В тот же день Буданов написал заявление о явке с повинной.
Дальше начался долгий и запутанный судебный процесс. Сначала Буданову инкриминировали не только убийство, но и изнасилование. Впрочем, эти обвинения он яростно отвергал, а доказать их не удалось. Это не так важно — в деле интересны не грязные подробности, а другие вопросы. Например, разбирательство сильно затянули попытки выяснить психическое состояние полковника.
В июле 2001 года Буданова направили на обследование в институт Сербского. Там он прошел первую из целой серии экспертиз, в разных местах и у разных специалистов. Первый диагноз звучит так:
«Органическое поражение головного мозга травматического генеза с психопатизацией личности, сочетающееся с посттравматическим стрессовым расстройством, состояние неустойчивой компенсации».
Никто не возражал. Все эксперты сошлись на том, что у Буданова тяжелое психическое расстройство. Спор начался вокруг способности полковника управлять собой и понимать, что происходит вокруг — то есть речь зашла о его вменяемости в день убийства. И здесь мнения специалистов принципиально расходились.
Одна из экспертиз признала Буданова невменяемым в момент совершения убийства. Другая — ограниченно вменяемым, совершившим убийство в состоянии аффекта. Обвинение настаивало на применении статьи 22 УК, описывающей уголовную ответственность лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости.
Еще один серьезный вопрос — была ли погибшая девушка снайпершей. С одной стороны, никаких доказательств нет. Характерные признаки работы со снайперской винтовкой (запах, следы на плече) у Эльзы либо отсутствовали, либо нигде не зафиксированы. О причастности жертвы или ее матери к НВФ известно только со слов самого Буданова. Уже потом, во время следствия и на суде, возникли новые подробности — полковник говорил, что Кунгаева попыталась забрать у него пистолет и обещала расправиться с его семьей.
Но и об этом известно только со слов подсудимого, причем версия с пистолетом и проклятиями появилась поздно, на первых допросах Буданов ни о чем подобном не упоминал. Вообще, от допроса к допросу показания полковника становились все более вычурными, и в конце концов он начал приписывать Эльзе самые витиеватые оскорбления и угрозы. Обещания же найти вещественные доказательства, в частности, фотографию Кунгаевых с оружием, повисли в воздухе.
Менялась даже личность предполагаемой снайперши: то сама Эльза, то ее мать. Уже на суде солдаты, участвовавшие в набеге на Танги, показали, что в дороге Буданов называл снайпершей именно старшую Кунгаеву. То же самое он написал в явке с повинной и говорил на первом допросе. Судя по всему, полковник действительно верил, что едет ловить снайпера. На дом Кунгаевых указал (опять-таки со слов самого Буданова) некий местный житель. Причем произошло это так: чеченца поймали с приличным арсеналом, и тот в обмен на свободу согласился показать дома, где живут боевики. Какие именно дома он отметил, проверить теперь невозможно. Заметим только, что выдать личного врага за врага государства — старый как мир сюжет.
Правда это или нет, но, судя по материалам дела, Буданов действительно верил в то, что говорил. Что было дальше, легко себе представить: убежденность в том, что все чеченцы одним миром мазаны, отказ девушки отвечать (скорее всего, она просто не могла ничего ответить), алкоголь в крови, убийство.
25 июля 2003 года Буданова признали виновным в превышении служебных полномочий, похищении человека и убийстве. Он получил 10 лет тюрьмы с лишением званий и наград. В конце 2008 года полковник вышел на свободу досрочно, отсидев почти весь срок (с учетом времени, проведенного в СИЗО). За несколько лет до того Буданов превратился в любимый объект для пламенных обвинений Кадырова-младшего. Тот говорил, например, такое: «Если это [помилование Буданова] произойдёт, мы найдём возможность воздать ему по заслугам». Летом 2011 года Буданова застрелили на улице в Москве.
Буданов совершил преступление. То, что он сделал с Кунгаевой, на любом языке и с любой точки зрения называется убийством. Он убил не мужчину и убил не в бою. Действия полковника в мартовскую ночь 2000 года полностью дискредитировали его и как солдата. Человек, избивающий собственных офицеров, сажающий их в яму за отказ выполнять необоснованный приказ, безусловно, не может командовать полком. Выезд в Танги на единственной БМП всего с несколькими солдатами без плана и инструктажа закончился бы гибелью всех участников, если бы в селе действительно стояли боевики. Ну а стрельба при генерале — последний гвоздь в крышку гроба Буданова как офицера. Судя по всему, именно поэтому дело не замели под ковер, а наоборот — дали ему широкую огласку.
В этом месте стоит напомнить, что суд при вынесении приговора вправе руководствоваться только Уголовным кодексом и материалами дела. Если учесть еще и колоссальное давление со всех сторон, процесс и приговор можно признать почти безупречными.
Есть, однако, и другая сторона, о которой не нужно забывать. Буданов не родился преступником, и его биография до роковой ночи — это биография хорошего, честного солдата. Семья, карьера, опыт, хорошие профессиональные качества — на скамье подсудимых оказался не маньяк, не асоциальный тип, а отличный боевой офицер. Характерно, что даже избитый Багреев на суде заявил, что Буданов показал себя как грамотный и достойный командир.
Увы, к концу марта 2000 года полковник был тяжело болен. Ему еще до убийства требовалась не новая звезда на погоны, а психотерапевт, чтобы не сказать психиатр. Война в целом оказывает разрушительное влияние на психику, Буданов же успел получить за время службы не просто ранения, а серьезные черепно-мозговые травмы. Голова у него была не в порядке не только в метафорическом, но и во вполне физическом смысле. Тем более что партизанская война сама по себе провоцирует нервные срывы: непрерывное напряжение в схватке с неуловимым противником, боевики, прячущиеся среди мирных жителей. В такой атмосфере даже психически крепкий человек может сорваться и начать видеть снайперов во всех подряд.
Ситуация, когда обезумевший от войны, крови и алкоголя ветеран калечит и убивает окружающих, а то и себя — типична. Удивительно, что этого предпочли не заметить ни обвинители, ни люди, пытавшиеся оправдать и глорифицировать полковника. Даже «вменяемый» не обязательно означает «душевно здоровый». А специалисты не договорились даже о вменяемости — Федор Кондратьев, эксперт института Сербского, настаивал, что его первое заключение верно и Буданов был невменяем.
В деле Буданова и вызванных им убийствах осталось очень много неясностей крайне скверного свойства. Вряд ли их удастся полностью разрешить. Ключевые участники жуткой истории марта 2000 года мертвы, и полковника судит теперь другая инстанция, не дающая никому отчетов.
Дело Ульмана
Если в деле Буданова речь идет о безумии, то история Ульмана имеет иную природу. Операции спецназа приводят к своим, особым проблемам.
Эдуард Ульман
11 января 2002 года под Шатоем группа специального назначения ГРУ под командой капитана Эдуарда Ульмана устроила засаду на отряд Хаттаба. Наблюдая за дорогой, спецназовцы обнаружили «уазик», выехавший прямо на них. Люди Ульмана попытались остановить машину, но водитель дал по газам. Ульман среагировал естественным образом: по «уазику» открыли огонь, убив одного пассажира, ранив другого и подстрелив водителя. В этот момент никаких вопросов к капитану еще нет: не мог же он отпустить подозрительную машину просто так. Собственно, стрелять в такой ситуации не сразу, а сначала предупредить — уже царский подарок.
Обыскав машину, спецназовцы не нашли оружия. В живых осталось пятеро пассажиров. Солдаты отвели их в сторону, оказали раненым медицинскую помощь, капитан доложил наверх о случившемся. Важный нюанс: Ульман не просто сообщил об инциденте, а запросил эвакуацию пострадавших и продиктовал в центр паспортные данные захваченных людей.
Из штаба группу перевели в режим блокпоста, и некоторое время отряд Ульмана стоял у дороги, пропуская другие машины. Через несколько часов, уже вечером, командующий операцией полковник Плотников через оперативного дежурного майора Перелевского приказал ликвидировать захваченных людей.
Ульман отреагировал как любой нормальный человек. Услышав по рации «У тебя шесть двухсотых», он сначала решил, что неверно интерпретировал приказ. Потом Ульман передает: «Я не понял, повтори» и слышит в ответ: «Повторяю: у тебя шесть двухсотых». Изумленный капитан спрашивает: «Я не понял, мне что, всех их убить?!» — «Да».
Последние реплики слышали в эфире все солдаты группы. Сомнений после этого не осталось: капитан решил, что захватил разведгруппу противника, эвакуировать которую нет возможности.
Из чего исходил Ульман, принимая окончательное решение? Разведгруппы боевиков почти всегда маскировались под мирное население. Старик и женщина ничего не доказывали — наоборот, смахивали на стандартное прикрытие. К тому же «уазик» пытался сбежать. Ульман, конечно, знал об опыте Афганистана и Первой чеченской — даже настоящие мирные жители, отпущенные отрядами спецразведки из человеколюбия, иногда возвращались, ведя за собой «духов». Обратим внимание: капитан действует не как робот, готовый по первому слову истреблять всех подряд. Даже получив приказ, он упорно добивается формулировки, исключающей любую двусмысленность. Естественно, офицер считал, что у командования есть основания отдать приказ о расстреле — тем более что паспортные данные захваченных людей он передал.
Что касается уничтожения пленных, которых невозможно увести с собой, то это обычная — и единственно возможная — тактика диверсионных разведывательных отрядов, во всех странах, во все времена. Она не укладывается в нормы Женевской конвенции и Нагорной проповеди, но это объективная реальность, в которой живут все спецвойска мира.
По возвращении на базу полковник Плотников поблагодарил спецназовцев за службу и отправил на отдых. А 14 января Ульмана, лейтенанта Калаганского, прапорщика Воеводина (бойцы, непосредственно совершившие расстрел) и майора Перелевского (передавал приказ об уничтожении людей) арестовали.
Дальше начались чудеса. С одной стороны, спецназовцы оказались под судом за выполнение приказа. С другой стороны, виновность офицеров, отдавших этот приказ, никто не обсуждал. Полковник Плотников, допрошенный в качестве свидетеля, заявил, что не знает, кто руководил операцией. Наконец, следствие попало в правовую ловушку: формально операция в Чечне уже не считалась войной, бойцов судили по «мирным» законам, но фактически в Чечне 2002 года шли именно боевые действия.
Было очевидно, что спецназовцам досталась печальная и малопочетная роль стрелочников. Поэтому первый вердикт был оправдательным: присяжные решили, что нарушить приказ группа Ульмана не имела права. Этот судебный акт отменила военная коллегия Верховного суда, основываясь на процедурных нарушениях. 19 мая коллегия присяжных вновь единогласно признала подсудимых невиновными по всем пунктам: спецназ выполнял свой прямой долг. Человек, отдавший приказ, — другое дело, но его на скамье подсудимых как раз не было.
Увы, следствию ничего не мешало прокрутить дело до нужного результата. Второй оправдательный вердикт присяжных тоже отменили, опять по процессуальным мотивам. К этому моменту Конституционный суд уже принял положение, лишившее Ульмана и его людей права на суд присяжных. Теперь присяжных полагалось набирать в регионе, где совершено преступление, а в Чечне это было невозможно — там не работали нужные органы.
КС преподнес общественности очаровательную «вилку»: либо Ульмана судят чеченцы (которые, говоря без обиняков, любым составом вынесли бы обвинительный вердикт), либо профессиональные судьи. Заодно КС одним махом перечеркнул право на суд присяжных для всех солдат, воюющих в Чечне. До этого Военная коллегия Верховного суда комментировала домогательства адвокатов чеченской стороны так:
Принимая во внимание, что Вооруженные Силы РФ являются федеральной силовой структурой, выполняющей задачи на территории различных субъектов страны, и тот факт, что Федеральным конституционным законом «О военных судах Российской Федерации» установлена подсудность уголовных дел в отношении военнослужащих независимо от административного деления на территории Российской Федерации, назначение судебного заседания Северо-Кавказского окружного военного суда по данному делу с участием присяжных заседателей не противоречит требованиям закона.
Назначение судебного разбирательства дела в ином составе суда явилось бы существенным нарушением уголовно-процессуального закона и конституционного права подсудимых на формирование состава суда в соответствии с их волеизъявлением и права на защиту.
Довод представителя потерпевших о невозможности объективного и беспристрастного рассмотрения уголовного дела с участием коллегии присяжных заседателей из Ростовской области является предположением, не подтвержденным конкретными доказательствами.
Адвокатом потерпевшей стороны был скандально известный Мурад Мусаев (слева)
Теперь этот вполне разумный довод не имел значения. Профессиональные судьи вынесли абсолютно предсказуемое решение: виновны. Но 4 апреля 2007 года, когда группу Ульмана приговорили к лишению свободы (все получили от 9 до 14 лет лишения свободы), спецназовцы скрылись. Местонахождение капитана и его людей до сих пор неизвестно.
Дело Ульмана — пример надругательства над институтом присяжных, здравым смыслом и справедливостью. Однако Фемиду ждало еще более серьезное испытание.
Дело Аракчеева и Худякова
Дело лейтенанта Сергея Аракчеева и старшего лейтенанта Евгения Худякова отличается от прочих чеченских процессов всем. В других случаях установить требовалось степень вины — подсудимые по крайней мере что-то сделали. Аракчеев и Худяков не совершали вообще ничего, их просто принесли в жертву политическим интересам.
12 марта 2003 года старшего лейтенанта Евгения Худякова, командира роты внутренних войск, обвинили в убийстве гражданских лиц. 24 марта младший лейтенант Сергей Аракчеев, командир саперной роты, был арестован по тому же делу.
Обвинение считало, что 15 января 2003 года Аракчеев и Худяков, обряженные в черные маски, остановили легковушку, вытащили из нее четырех пассажирок и водителя и расстреляли автомобиль. Шофера они якобы загрузили в БТР, а через несколько минут остановили «Камаз» и убили троих чеченцев.
Затем они подорвали «Камаз», увезли водителя легковушки в расположение части, несколько часов изобретательно пытали, а потом вернули обратно на место расстрела машины.
Этот набор ужасов выглядит очень странно. Офицеры совершают бессмысленные маневры, не менее бессмысленные жестокости, а потом во внезапном приступе гуманности оставляют жизнь изувеченному шоферу.
Вот что известно точно: 15 января водителя и двоих пассажиров «Камаза» действительно кто-то убил. Все остальные тезисы обвинения вызывали серьезные вопросы.
Уже на суде свидетели обвинения из числа российских солдат отказались от своих показаний, данных во время следствия, объявив, что на них оказывали психологическое и физическое давление: держали за решеткой, обещали посадить в одну камеру с боевиками или незаконно оставить в Чечне, избивали, не кормили. Зато один чеченец «опознал» Аракчеева и Худякова по глазам и бровям, хотя видел их в масках, единственный раз и в темноте.
Вину офицеров опровергало множество документов воинской части. В полку хорошо вели документацию, действия Аракчеева строго зафиксированы — в момент убийства он по приказу командира полка находился в другой части Грозного на инженерной разведке. Худяков и Аракчеев выполняли две разных задачи в двух разных районах города. Журнал боевых действий подтверждал выполнение приказов. Выход БТРов с группой Аракчеева тоже был зафиксирован. Никакими документами встреча Аракчеева и Худякова не подтверждалась. Три десятка свидетелей в званиях от рядового до подполковника показали, что Аракчеев действительно был на инженерной разведке и не расстреливал там никаких «камазов». На новых процессах защита прибавляла новых и новых очевидцев, показаний уже не менявших. Баллистическая экспертиза гильз доказывает, что убитых чеченцев расстреляли не из автоматов обвиняемых.
Более того, некоторые свидетели обвинения, как выяснилось на суде, повторяли показания друг за другом слово в слово, вместе с орфографическими ошибками (так, двое солдат одинаково исказили фамилию сослуживца). Еще один свидетель заявил, что проверял некий задний отсек кабины, которого вообще не было в сгоревшей машине. Трех из четырех женщин, якобы находившихся в «Волге», просто не нашли.
Обвинение привлекло эксперта-взрывотехника Тасуханова. На суде эксперт Тасуханов пояснил, что закончил Грозненский педагогический институт по специальности «учитель труда» и больше никакой квалификации не имеет.
Суд отказал даже в эксгумации трупов — это якобы могло вызвать протесты населения, а чеченские власти не брались обеспечить безопасность процедуры. Защита уверена, что в одном из тел находится пуля неподходящего калибра, которая не могла быть выпущена из оружия Аракчеева и Худякова.
Обвиняемые потребовали суда присяжных. Учитывая сокрушительное превосходство защиты по количеству и качеству доводов, результат не вызывал сомнений. В 2004 году присяжные вынесли оправдательный вердикт. Но дело этим, конечно, не кончилось. Военная коллегия Верховного суда отменила приговор, заявив, что большая часть присяжных включена в список заседателей на 2003, а не 2004 год. Дело отправилось на новое рассмотрение, однако вторая коллегия, уже в 2005 году, вновь признала Аракчеева и Худякова невиновными.
Один из присяжных позднее рассказывал журналистам «Комсомольской правды»:
— Я не помню, давно было, но на третий день, кажется, я понял, что дело очень мутное. Начали все от своих показаний отказываться. Серега [Аракчеев] сказал, что из него выбили все. Обещали, что он пропадет, к чеченцам в СИЗО посадят. Потерпевший этот мутный какой-то. Ему ногу прострелили в трех местах, радиатор прострелили. Пытали. А потом обратно привезли, в «Волгу» посадили и отпустили. Причем по материалам дела все это время ребята были в черных масках. А этот чеченец их потом опознал по глазам и бровям! Скажите мне, как можно опознать по бровям?!
Заметим, что этот человек в начале процесса как раз не сомневался в виновности офицеров.
После второго суда решил высказаться Рамзан Кадыров. Он заявил по поводу вердикта буквально следующее:
Коллегия присяжных вновь, по непонятным мне и всему здравомыслящему обществу причинам, вынесла оправдательный вердикт, который не соответствует объективной картине происходящего. На мой взгляд, первопричиной тому послужило отправление правосудия не на территории Чеченской Республики, отсутствие в коллегии присяжных жителей Чечни, недопонимание присяжными по данному уголовному делу воли моего народа.
Присяжные вместо «воли чеченского народа» продолжали упорно руководствоваться российскими законами, и дело пришлось отдать профессиональному судье. Судья Цыбульник понял устремления чеченской нации сразу. Для начала он взял Аракчеева и Худякова под стражу в зале суда (ранее оба находились под подпиской о невыезде). Позднее их освободили до окончания процесса отдельным актом Верховного суда. Все экспертизы, на проведении которых настаивала сторона защиты, отклонялись. Не произвели даже вскрытие и внутреннее исследование трупов, только наружный осмотр, причем через четыре месяца после смерти. Пристрастность суда отмечали даже комментаторы, никакой любви к федеральным войскам не питавшие.
Характерно, что защита даже просила проверить Аракчеева на детекторе лжи. На вопрос журналиста о том, почему он так хотел провести процедуру, лейтенант с обезоруживающей простотой ответил: «А потому что я никого не убивал».
Лишить подсудимых права на суд присяжных, пройтись катком по их конституционным правам, ну и просто третий раз судить людей за одно и то же преступление — все это напоминает театр абсурда. Однако суд уже ничто не могло остановить: в декабре 2007 года Аракчеев получил 15 лет лишения свободы. Худяков, находившийся под подпиской о невыезде, вовремя скрылся.
Отметим, кстати, что Аракчеев не вел себя как преступник. Имея возможность бежать, он предпочел довести дело до конца. Приговор уже не вызывал сомнений, но лейтенант явился в суд. Офицер-вэвэшник продемонстрировал более высокий уровень правосознания, чем судейский корпус РФ.
Уже в 2015 году Аракчеев был частично реабилитирован: с него сняли обвинения в разбое и превышении должностных полномочий. Однако главный пункт обвинения сохранился: лейтенант по-прежнему официально считается убийцей.
Дело Худякова и Аракчеева оставляет исключительно сильное впечатление. На глазах у всей страны судебную систему скрутили в бараний рог и продавили демонстративно несправедливый приговор. Одна из газетных статей по этому поводу называлась «Торжество дышла», и трудно подобрать лучшую характеристику.
Аракчеев продолжает находиться в заключении, Худяков по-прежнему скрывается. Настоящие убийцы, кем бы они ни были, до сих пор ходят на свободе. Судя по репликам Кадырова, воля чеченского народа состояла не в том, чтобы посадить в тюрьму убийц, а в том, чтобы посадить в тюрьму каких угодно русских солдат. Дело Аракчеева — позор, и юридически, и с точки зрения простой справедливости.
***
Процессы над воевавшими в Чечне русскими солдатами получили очень разную степень огласки. Совсем глухо прошло уголовное дело против сапера питерского ОМОН Сергея Бабина, якобы убившего местного жителя, абсолютно без шума закончился процесс Алексея Кривошонка, обвиненного в убийстве троих человек, на периферии общественного внимания осталось дело Сергея Лапина, милиционера из Ханты-Мансийска, обвинявшегося в пытках чеченцев. До сих пор скрываются подполковник Валерий Минин и майор Александр Прилепин, бывшие командиры Лапина. Многие дела, почти идентичные описанным, просто не попали в фокус внимания. С другой стороны, иногда такие случаи не фиксировали, а если и фиксировали, то не возбуждали дело.
Процесс Буданова был необычен (полковник не только убил местную, но и посадил в яму своего офицера и чуть не выстрелил в генерала). Ну а в случае с Ульманом и Аракчеевым политическая составляющая просто бросается в глаза. Ульману на предварительном следствии впрямую сказали, что он будет «новым Будановым». Повторять реплики пехотинца-академика по поводу Аракчеева нет нужды. Есть ощущение, что ради укрепления авторитета чеченских союзников и межнациональной дружбы некоторые чиновники были готовы бросить им на расправу кого угодно. Публичное унижение судебной системы оказывалось в этом случае даже на руку: чеченскому обществу показывали, что Кадыров может посадить кого угодно, с доказательствами или без.
Мутные воды
Контрпартизанская борьба шла тяжело. Попытка разрешить одну проблему тут же вытаскивала на свет множество новых — от чисто военных до этических, политических и правовых.
Помимо полевых частей против боевиков, разумеется, действовали органы контрразведки и госбезопасности. И тем, и другим приходилось держать в голове массу местных нюансов. Боевики успешно переходили на легальное положение, и пойманные бывшие дудаевцы иногда оказывались местной администрацией. Обойтись вовсе без чиновников из числа местных было, разумеется, невозможно: в разгромленной республике требовалось наладить хотя бы какую-то мирную жизнь.
Нельзя сказать, чтобы федералов не любили все чеченцы поголовно. В основном, как это обычно происходит на войне, обыватели жили по принципу «моя сакля с краю». Многие вполне искренне желали жить по-человечески и просто хотели, чтобы их не трогали. Часть чеченцев предпочитала социализироваться и по возможности вернуться к нормальной жизни. Кто-то видел свою выгоду в присоединении к российскому государству. Были и люди, по убеждениям дравшиеся за русских с оружием в руках.
Но боевики все равно имели несколько тысяч бойцов и десятки тысяч сочувствующих. Все эти люди были перемешаны с мирными жителями — мало того, связаны с ними узами дружбы, родства и свойства. Чеченское общество оставалось очень закрытым, и отделить забитых декхан от упорных радикалов было очень тяжело. К тому же террористы старательно проникали в новые силовые структуры республики.
Диверсионная группа боевиков в Грозном. 2000 г.
По сути в Чечне началась внутренняя гражданская война. Создаваемые при участии Гантамирова части чеченской милиции, ямадаевцы и отряд Какиева все активнее участвовали в операциях. Преимущество лояльных чеченцев было очевидно: понимая местную специфику, зная многих боевиков лично, чеченцы-лоялисты могли добиться неплохих результатов. Российская власть стремилась по мере сил «чеченизировать» конфликт, позволив местным истреблять свое подполье самостоятельно.
В моральном смысле лоялисты находились в самом сложном положении. Население воспринимало их как помощников федералов, боевики ненавидели и рассматривали как предателей, для русских же они не могли стать полностью своими: слишком многое произошло в Чечне за последние годы. При этом должность чеченского милиционера трудно назвать синекурой. Магомед Цагараев, воспитатель грозненской смертницы, погиб во время убийства именно чеченского милиционера-лоялиста. Любителя шахидок застрелил пятнадцатилетний сын убитого участкового.
Гантамировцы, отряд чеченцев-лоялистов
В новые силовые структуры активно набирали бывших боевиков, и среди чеченских сипаев действовала масса агентов подполья. Военные регулярно попадали под обстрелы или наезжали на управляемый фугас именно после контактов с формальными союзниками. Понятно, какие отношения после этого складывались между чеченцами и русскими.
Кроме ваххабитской агентуры дело осложняла банальная коррупция. Огромной проблемой стали неработающие блокпосты — транспорт постоянно пропускали за мзду. Боевики как какие-нибудь гангстеры эпохи Капоне покупали местных милиционеров и чиновников и могли довольно свободно ездить по республике. Часто страдали как раз те блокпосты, которые добросовестно несли службу — перед ними скапливались пробки, а каждое задержание кончалось долгим и часто бесплодным разбирательством.
Местные жители и силовики контактировали куда плотнее, чем в Первую войну. Комендатуры, ОВД и блокпосты обустраивались всерьез и надолго, чеченцы и русские проводили много времени в не слишком приятном соседстве. Население жаловалось на грабежи во время зачисток (и часто не врало). Солдаты считали, что обыватели у них за спиной помогают боевикам (и часто оказывались правы).
Мародерство один из русских бойцов описывает так:
Как обычно куча морализаторов, которые цокают языком и говорят «Нехорошо! Мародерство! Подлость!». Всегда очень хочется отправить подобных «чистоплотных» граждан на войну, в условия когда никакой цивилизации нет. Чтоб на своей шкуре почувствовали, что такое настоящая ж…па.
Я не стесняюсь того, что брал в чеченских домах матрасы и одеяла — была зима и ничего из казенного имущества у нас не сохранилось, спать на земле очень холодно; брал книги — потому что неоткуда было взять что-либо почитать; брал еду — потому что в Грозном за нами не успевало снабжение и приходилось питаться практически только вареньем и солеными помидорами из подвалов; брал посуду — потому что котелки давно пришли в негодность и были потеряны; ломал стулья для костра — потому что был короткий привал и надо было погреться; брали старые дребезжащие магнитофоны — чтобы послушать немного музыку, подсоединив его к аккумуляторам; разбирали дома на стройматериал — потому что нас поставили в чистом поле и надо было чем-то накрыть землянку. Да много чего брали и использовали в своих нуждах.
Только в тех домах, где находились владельцы, мы ничего не забирали. Мне их жалко было, люди просто пытались выжить, к чему их трогать? Одной чеченской семье в Грозном оставили большой кус масла, хлеб и несколько консервов — большую часть того, что у самих было. Так вот.
Со снабжением дело по-прежнему обстояло плохо. Очень часто обеспечить себе хотя бы минимальный комфорт можно было только так — обыскивая брошенные и разрушенные дома.
Иногда завязывалась торговля. Другой солдат вспоминал:
Для связи с селом у нас есть и «чех» Саид, который тайно ходит к нам на ВОП для коммерции: выполняет заказы на покупки, делает обменные операции. Человек он немногословный, но однажды рассказал, что тоже служил в армии — только пятнадцать лет назад и на Дальнем Востоке. Минеры специально для Саида оставили проход в минных полях, лишь утыкав его «спотыкалками». Я однажды спросил Саида, как относятся в селе к его походам к нам, на что он ответил: грозятся, мол, убить, но семью-то кормить надо. Однажды Саид принес на обмен «НАТОвский комок». Ношенный, но еще в хорошем состоянии. На подкладке фуражки была надпись: «Шамиль». Мы смеялись: не с царского ли плеча самого Басаева «комок»? Кто-то из «контрабасов» его купил. Пропадая без культурной жизни, мы пытались у «чехов» продукты на книги выменять, но оказалось, что в Чечне чтением не увлекаются и во всем селе книжек просто нет.
Стороны часто не афишировали свои акции, и это только подливало масла в огонь. Предполагаемые боевики пропадали, «коллаборационистов» находили без головы. Человек при этом мог исчезнуть по самым разным причинам: попасться федералам, уйти к боевикам или угодить в яму к ним же. В тех случаях, когда людей точно забирали российские солдаты (а кто еще мог приехать на БМП?), местным обычно не давали никаких объяснений, а от исчезнувших часто не оставалось даже тел. Такие истории создали солдатам и офицерам Объединенной группировки скверную репутацию — как в Чечне, так и за ее пределами.
Вообще, силовики не всегда могли внятно объяснить свою политику — отношения с журналистами у военных не ладились. Борьбу за иностранное общественное мнение руководство силовой операции проиграло полностью, если вообще вело. В России с этим проблем не было: теракты и показная жестокость сделали боевикам прочную репутацию людоедов. Но западное общество все эти взрывы и похищения не трогали.
Зато чеченцы научились эффективно работать с прессой и продавать ей образы маленького народа, страдающего от произвола и притеснений. Причем на разные аудитории транслировалась разная картинка. Фронтменом подполья для западной публики работал Масхадов. Ему (во многом благодаря импозантному Ахмеду Закаеву) сделали имидж политика европейского образца, легитимного президента и наилучшего кандидата для переговоров о мире. В реальности Масхадов был просто полевым командиром, причем не самым сильным, и уж конечно не мог приказывать никому из непримиримых. Его главным активом оставалась репутация, причем именно на Западе.
В районе Ханкалы, 2000 г. Фото Артема Чернова
Между тем подполье постепенно принимало радикальную религиозную программу и переставало смотреть на войну как на чисто чеченское дело. Летом 2002 года «Шура» провозгласила примат закона шариата над конституцией Чечни и одобрила стратегию распространения джихада на весь Северный Кавказ. Бедные республики с растущим населением представляли собой питательную почву для войны. Ячейки боевиков за пределами Чечни стали значительной силой не сразу, но процесс пошел.
Борьба на истребление
Вторая чеченская познакомила Россию с новым явлением — атаками смертников. Сомнительную славу первой шахидки завоевала юная Хава Бараева, племянница Арби и двоюродная сестра еще не известного никому Мовсара. 6 июня девушка села за руль УАЗа, набитого взрывчаткой, и, по собственным словам, «поехала на газават». Час спустя машина на полной скорости врезалась в КПП комендатуры Алхан-Юрта. Двое дежурных омоновцев погибли на месте. От самой Хавы не осталось почти ничего, следователям пришлось буквально отскребать уцелевшие части смертницы от асфальта.
Смертники, и особенно смертницы — новое для Чечни явление. В традиционные представления чеченцев о должном такой способ войны не укладывался, и в Первую войну шахидов не использовали. Ко второму конфликту успело подрасти поколение, начисто лишенное тормозов, а с точки зрения ваххабитов смертницы были отличным инструментом. Националистическую по своему характеру Первую войну все равно сменил джихад.
Бараева стала первой в длинном ряду самоубийц. Смертники 2000–2002 годов торили дорогу для «конвейерной сборки» камикадзе. Боевики экспериментировали со способами атак. Менее чем через месяц после гибели Бараевой начиненный взрывчаткой «Урал» протаранил ОВД Аргуна, убив 26 милиционеров и работников прокуратуры. Одновременно такая же машина атаковала русских в Урус-Мартане. Кроме нескольких солдат и офицеров Объединенной группировки от атаки камикадзе погибли 17 местных жителей, но террористов это не смутило. Удивительно, но водитель грузовика-бомбы умер не сразу, в страшных мучениях.
Первые акции организовал новатор Арби Бараев. Самоубийц никак не обрабатывали, по крайней мере поначалу. Ваххабиты выбирали на роль шахидок женщин, на которых и так было легко повлиять — либо вдов, либо девушек, влюбленных в боевиков. Раз на раз не приходился, иногда террористке удавалось подорвать только себя. Первую шахидку захватили живой в конце 2000 года. Юная Марета Дудуева пыталась протаранить грозненскую комендатуру, но мужчины, контролировавшие атаку, сбежали, а саму смертницу успели подстрелить часовые. Незадачливая камикадзе выжила, десять лет просидела в Мордовии и вышла на свободу, расхотев взрываться. Шестнадцатилетняя подрывница была влюблена в Магомеда Цагараева, полевого командира второго ряда, а тот уговорил романтичную девушку совершить теракт.
Прекрасная история — тут и мужественные борцы за свободу и веру, за которых взрываются восторженные девочки, и все остальное. Увы, большинство самоубийственных атак заканчивалось гораздо хуже.
Именно Вторая война стала подлинной эпохой террора. До 1999 года теракты не выглядели как целенаправленная стратегия, а после стали приметой времени. Массовые захваты заложников и регулярные удары в глубине России начались далеко не сразу, но уже в начале 2000-х впереди замаячил призрак «Норд-Оста» и Беслана. 31 мая террористы подорвали военнослужащих в Волгогораде, в июле самодельной бомбой был взорван рынок во Владикавказе, осенью и зимой взрывы гремели в Невинномысске, Пятигорске и Буденновске. Удивительно, но спецслужбы оказались совершенно не готовы к размаху террористической войны.
Несмотря на жуткий опыт терактов 1999 года, МВД и ФСБ ничего не могли сделать с подпольем, действовавшим в основном на юге России. В рядах террористов все чаще попадались уроженцы соседних с Чечней республик. Организатор одного из самых крупных терактов за пределами Чечни, Раппани Халилов, был дагестанцем. 9 мая 2002 года он подорвал праздник в Каспийске, убив более сорока человек.
В 2001 году вновь начались захваты заложников. Правда, пока они не производили сильного впечатления. Сначала террорист-одиночка угнал Ту-154, улетел на нем в Израиль и сдался властям. В марте 2001 года трое боевиков захватили еще один самолет и увели его в Саудовскую Аравию. При штурме саудовские спецназовцы убили одного из террористов, пассажира-турка и стюардессу. Еще двое джихадистов ненадолго отправились за решетку. Попытка террориста-одиночки с автоматом и гранатой захватить автобус под Невинномысском закончилась просто — его после недолгих переговоров застрелили снайперы «Альфы». Все эти акции выглядели сравнительно безобидными, но впереди ждал «Норд-Ост». К сожалению, тогда ФСБ так и не смогла ничего сделать для предотвращения массового захвата.
***
Партизанская война казалась бесконечной. Год сменялся годом, отряды боевиков несли потери, иногда гибли их лидеры, но с Кавказа продолжали приходить новости о засадах, обстрелах и терактах. В таких конфликтах вообще невозможно поставить зримую точку: перспективы войны выглядели неясными, казалось, что армия топчется на месте, хватая зубами воздух. Хотя за потоком сообщений о взрывах и перестрелках этого и не было видно, война шла по нисходящей. В 2000 году в Чечне погибло более 1300 солдат и офицеров, в 2001 — 504, в 2002 году — 463 солдата, причем 127 — в сбитом Ми-26. В 2003-м армия потеряла ровно 300 человек.
Крупные формирования чеченцев постепенно добивали. Характер боев менялся: местные пророссийские формирования начинали играть все большую роль. Клану Кадыровых впоследствии позволили слишком многое, но сама по себе ставка на «законно вооруженные бандформирования» выглядела верной. Лидеры боевиков прекрасно видели тенденцию — куда лучше, чем российское общество.
Переломить ситуацию в свою пользу они могли двумя способами. Во-первых, войну следовало распространить за пределы Чечни. Почва для этого оказалась самой благодатной. Кавказ представлял собой настоящий котел религиозных, этнических, социальных и экономических проблем, большинство из которых не решено до сих пор. Первые ячейки радикалов появились там еще в 90-е годы, так что ваххабитское подполье пришло не на пустое место.
Нашли и второй способ: сменить основную цель. Достать военных становилось все сложнее, общество постепенно привыкло терять солдат, а чеченские лоялисты никого не заботили. Басаев и Масхадов по опыту знали, что теракты против населения действуют как удар током. Дальше основной целью боевиков станут органы власти на Кавказе — чиновники и силовики — и население самой России.
На самом деле, переход от партизанской борьбы к террору и психологической войне как основному методу — не развитие, а следующая ступень деградации движения. Но для обычных русских людей война снова перестала быть просто картинкой в телевизоре. С осени 2002 года начались масштабные теракты. Новый этап Чеченской войны запомнился стране едва ли не сильнее всех остальных.
Вторая чеченская война. Часть 1. Территория команчей
Вторая чеченская война. Часть 2. Начало войны
Вторая чеченская война. Часть 3. Травля волка
Вторая чеченская война. Часть 4. Травля волка 2
Вторая чеченская война. Часть 5. Проклятые земли
Вторая чеченская война. Часть 6. Проклятые земли 2
Вторая чеченская война. Дар аль-харб. Территория войны. 2002-2004. Часть 1
Вторая чеченская война. Дар аль-харб. Территория войны. 2002-2004. Часть 2
Вторая чеченская война. Война на Кавказе. 2004 — настоящее время. Злокачественная опухоль
Вторая чеченская война. Война на Кавказе. 2004 — настоящее время. Кавказские борзые
Присоединяйтесь к нам:
