Анатолий — непоседа в детстве, агрессор в юности, впитывающая губка в зрелости, мудрец в старости. Часто после тридцати лет приобретает способность к ясновидению, предсказаниям. Его пытливый ум все время жаждет новых знаний, впечатлений, в основном чтобы привести в гармонию свой внутренний мир с внешними жизненными реалиями. Отвечая на одни вопросы, он мучается другими. Темперамент холерический, взрывной. Сильный физически, плодовитый, изобретательный. Очень любит заниматься поделками, резьбой по дереву, всем, что требует кропотливой работы.
Из записной книжки Анатолия Ягодина.
— Друга твоего убили — эта страшная весть мгновенно оборвала что-то внутри. Как убили? Только вчера Толя Ягодин пел под гитару песни Высоцкого, а сегодня его НЕТ? Не верю… Но надо куда-то бежать, узнавать, уточнять: наверняка нелепая ошибка, не мог Толик погибнуть!
Бегом к замкомандующего первой тактической группировкой по работе с личным составом:
— Товарищ полковник, может, не он?
— Передали, что корреспондент. Расстреляли, суки, колонну с десяти метров. Больше информации пока никакой. Надейся…
В командировку, ставшую последней для старшего лейтенанта Анатолия Ягодина, мы поехали вчетвером. В Моздоке разделились, двое наших журналистов улетели в Хасавюрт, а мы с Толей оказались в Беслане. Оттуда на вертолете рассчитывали быстрее попасть на «Куликово поле» — в тактическую группировку внутренних войск, дислоцирующуюся под Ассиновской. А там — Бамут, Орехово, Старый Ачхой, Самашки — горячие точечки, и все рядышком…
Толя торопил меня, говорил, что планов у него столько, что за две недели можно и не успеть. Вот и в Беслане, пока ждали погоду, даром времени не терял. Знакомился с вертолетчиками, ненавязчиво (это было присуще ему) расспрашивал «повелителей ветров» о нелегкой службе. Бывает, журналисту нужно немало попотеть, чтобы разговорить собеседника, вызвать на откровенность. У Толика добродушное общение и профессиональный интерес как-то удивительно гармонично соединялись воедино. Люди рассказывали ему действительно о наболевшем.
О том, например, что вертолетов катастрофически не хватает, и зачастую маленький Ми-8уподобляется московскому трамваю в час пик. Горько было слушать подробности гибели троих членов экипажа и охранника вертолета, сбитого боевиками на Пасху. Толик не стремился сразу фиксировать услышанное на бумаге, уже потом, после беседы заносил факты в свой блокнот. Вот и на этот раз он сказал мне: «Из таких рассказов-кусочков, глядишь, не только повесть, роман получится, — а потом добавил: — Люди у нас золотые».
Наконец, как говорят летчики, погоду дали, и мы с Толей запрыгнули в «вертушку». Он сел на лавку напротив меня. Ещё, помню, добродушно пошутил, что летит на железной стрекозе впервые и хорошо бы не в последний раз… Мы уже подлетали к «Куликову полю», когда внезапно заговорил пулемет из кабины управления, а потом и тот, что на корме. Для человека, который первый раз оказывается в подобной ситуации, Толик вел себя очень мужественно. Страх, как и у всякого нормального человека, был, но паники — ничуть. В предыдущей чеченской командировке ему доводилось оказываться в ситуациях и покруче, когда пули взметали фонтанчики пыли в метре от него. Толе приходилось на войне действовать не только с помощью «лейки и блокнота».
Прибыв в первую тактическую группировку, мы разместились в ротной землянке краснодарского полка. После обеда пошли в отряд спецназначения «Росич». Год назад, 18 апреля, при проведении спецоперации на Лысой горе в Бамуте геройски погибло десять солдат и офицеров из этого отряда.
Сергей Владимирович, командовавший «росичами» в то время, сказал, что завтра утром они едут на операцию, а вечером будет построение личного состава, встреча с братишками из других спецподразделений, салют десятью артиллерийскими залпами по Лысой горе, третий тост. Пригласили нас. Я напросился с ним на спецоперацию и зашел в землянку к солдатам, которые участвовали в последнем штурме Самашек, а Анатолий принялся расспрашивать доктора отряда. Хотел написать очерк о мужественном человеке, побывавшем год назад в заложниках у боевиков. Кассета с записью их беседы так и осталась в его диктофоне.
Поговорив с «росичами», отправились в батальон софринской бригады, находящийся в Чечне безвыездно с мая прошлого года. Толя очень любил бывать у софринцев, многих знал, многие знали его. Последний раз он приезжал к ним в часть 7 апреля, на открытие памятника двадцать одному солдату и офицеру, погибшему в чеченском пекле. В трех номерах нашего журнала за 1996 год все три его материала посвящены именно софринскои бригаде.
Мы разговаривали с людьми, Толя фотографировал своей старенькой «Сменой» грязных, безмерно уставших, но не павших духом солдат, прапорщиков, офицеров. Был в их числе и погибший на следующий день вместе с ним лейтенант Юрий Дериглазов.
Анатолий узнал от комбата, что завтра их колонна должна идти в Самашки. «Можно мне с вами? В редакционном задании у меня есть пунктик: написать о службе на заставах и блокпостах. Может, кого из знакомых встречу», — попросил он тогда. Комбат был не против, сказал, что после мартовских боев под Самашками спокойно.
Ночевать возвратились в ротную землянку краснодарцев. Честные окопники, воюющие в Чечне не один месяц, как-то сразу приняли его за своего. Почувствовали, что он — настоящий мужик, воин, а это на войне самое высокое звание. Принесли гитару. Толя очень хорошо пел и играл, но, беря в руки шестиструнку, произнес:
— Ребята, извините, я не очень бренчу, так… баловство.
Это был очень скромный и вежливый человек. Знакомясь с офицерами и прапорщиками, которые были лет на пятнадцать младше его, первое время обращался к ним только на «вы». К старшим офицерам, даже тем, кого знал давно, обращался по воинскому званию.
Толя начал петь Высоцкого:
Я за пазухой не жил,
не пил с Господом чая,
Я ни в тыл не просился,
ни судьбе под подол…
После этой строчки он забыл слова, на секунду гитара замолчала, но оказалось, что сидевшие рядом знают песню:
… Но мне женщины молча намекали, встречая:
«Если б ты там навеки остался, Может, мой бы обратно пришел».
Командир роты, лейтенант Александр Прохоров, нашел где-то кассету, взял мой диктофон и стал записывать. Эту кассету после известия о Толиной смерти краснодарцы передали мне. Она как третий тост в память о Толике.
Видимо, он предчувствовал свою гибель. Когда отдыхал после очередной песни, сразу несколько человек спросили, почему он такой грустный.
— Да что вы, ребята, все нормально, — ответил улыбнувшись.
Меня погребли под собою хлеба,
Мне саван скроили метели.
На долю мне вышла лихая судьба —
Погибнуть в свинцовой купели…
18 апреля, в начале десятого, колонна в составе танкаТ-72 и КамАЗа-водовоза пошла на Самашки.
— Дорога шла через лес, до Самашек оставалось около километра, — вспоминает механик-водитель танка рядовой Сергей С, — и тут справа, метров с десяти, в нас долбанули из гранатомета, автоматные очереди пошли. Я дал полный ход, и минут через пять мы были уже в Самашках. Место для засады они выбрали очень удачно, а вот из РПГ пальнули хреново. Граната попала в центр башни и не разорвавшись отлетела, только метку оставила. Если бы на метр ниже, между катками, то боекомплект бы взорвался и мы бы все там остались.
А так — из пятерых, кто на броне сидел, один убитый и четверо ранены (утром девятнадцатого апреля стало известно, что во владикавказском госпитале скончался раненный в голову сержант Сергей Кононов) — Хорошо ещё, что никто не свалился. Тут не знаешь, как безопаснее ездить. Внутри танка или бэтэра тоже может не повезти. Если на мину нарвешься или метко из гранатомета ввалят, то без вариантов — братская могила.
В Самашках раненых сразу с брони стали снимать, корреспондент ваш лежал в самом центре башни, ноги были спущены в командирский люк. В сознании был, глаза открыты, минут через пять умер. После этого я показал спецназу то место, и, кажется, человек трех они в том лесу взяли.
Рассказывает водитель КамАЗа рядовой Вячеслав У.:
— Ехали спокойно, в кабине вместе со мной сидели лейтенант Дериглазов и ещё один старший лейтенант, у двери. Сначала я увидел ‘Жигули» — шестерку синего цвета. Она стояла слева на обочине. Когда до нее оставалось метров двадцать, с правой стороны, из кустов — выстрел из гранатомета и автоматные очереди пошли. Я разглядел, что боевиков было человек пятнадцать, один ещё в красный спортивный костюм одет. Старший лейтенант выбил стекло и открыл огонь из автомата. Танк проскочил мимо «Жигулей», а когда мы с ними поравнялись, оттуда, можно сказать в упор, стали стрелять из автоматов, в машине человек пять было.
Одна пуля пробила кабину сзади и как раз в спину Дериглазову. Насмерть. Приехали в Самашки, стал срывать одежду с вашего друга, корреспондента, чтобы рану перевязать. Пуля вошла в правое плечо, даже точнее — в грудь, а вышла через позвоночник. Большое такое выходное отверстие, видно, пуля калибра 5,45 мм. Крови много. Он успел сказать только: «Где мы? Остановите кровь». И умер. Фотоаппарат у него такой маленький с собою был и две пленки, их доктор омоновцев забрал, так и не вернул (стараниями софринцев позднее фотоаппарат «Смена» нам в журнал все-таки вернули, а пленки так и исчезли. — А.Р.). В живот был ранен наводчик танка, двое командиров взводов — танкистов — в ногу и руку, наш санинструктор Кононов — в голову. До этого я несколько раз возил воду в Самашки, но обходилось, ни разу не обстреляли, а в этот раз…
А потом были поиски, к счастью, недолгие поиски тела старшего лейтенанта Анатолия Ягодина. Во Владикавказе я узнал, что оно находится недалеко от города, на пункте сбора погибших в Шалхи. Нужна была машина, чтобы забрать тело. Пришел просить её в штаб одного из соединений внутренних войск. Надеялся: в таком-то уж деле не откажут! Разочарование было горьким. Зам-комдива по работе с личным составом (сейчас он служит уже в другом месте) пообещал выделить машину, но пока я разговаривал с начмедом, срочно собрался по делам, сказав напоследок: «Моя кафедра — живые, а мертвыми я вообще не должен заниматься». У офицера, замещавшего штатного начальника штаба, свободной машины тоже не нашлось. Комдив тоже ничем не смог помочь…
К счастью, у нас есть и люди, всегда готовые прийти на помощь. Начальник Владикавказского высшего военного командного училища внутренних войск полковник Владимир Светличный выделил санитарную машину. До училища довез таксист-осетин, не взяв ни копейки. Медсестра Марина Нагорная помогла найти Толю. Доктор из госпиталя Александр Омелько быстро, без лишних формальностей и уговоров, провел все необходимые в таких случаях медицинские мероприятия.
Солдаты из «команды-200»в морге и на пункте сбора погибшихпо-людскиобрядили тело. Офицеры из софринской бригады, привезшие в морг лейтенанта Дериглазова, передали мне документы Анатолия, которые поначалу потерялись. Вертолетчики ассиновской группировки, которыми командовал подполковник Александр Голиков, задержали отправление самолета на Москву. Мы успели на этот борт во многом благодаря водителю «таблетки» рядовому Хабибуле Мурзагалиеву, который выжал все из старенькой машины, но успел в аэропорт Беслан. Спасибо и низкий поклон всем, кто помог нам в эти страшные часы.
Незадолго до своей гибели Толя написал такие строки:
Подумайте, братья, нужно ли
Воронеными бряцать ружьями?
Подумайте, молю, надо ли,
Чтобы солдаты в бою падали?
Надо ли прятать думы те?
Думайте, братья, думайте…
Пусть вспомнят и подумают те, кто стоит за всей этой чеченской бойней, что ЕСТЬ И БОЖИЙ СУД.
Прости нас, Анатолий, вечная тебе память…