Вторая чеченская война. Гора Чабан. Кровь на камнях
Вторая чеченская война. Гора Чабан. Кровь на камнях
В июне-июле 1999 года резко осложнилась ситуация на чеченско-дагестанской границе, одновременно стало нарастать напряжение и в столице Дагестана – в г. Махачкале. Источником напряженности стало стремление тогдашних чеченских лидеров расширить зону вооруженного конфликта за счет переноса боевых действий на территорию соседних республик – субъектов Северо-Кавказского региона. Подобная тактика, по замыслу руководителей бандформирований и их «кредиторов», должна была максимально затруднить, а в дальнейшем исключить контроль над обстановкой со стороны федерального центра.
В то же время фундаменталисты из так называемой Шуры Ичкерии и Дагестана объявили о создании единого и независимого от России государства. В этих целях был разработан план, который предусматривал провозглашение Исламского государства Дагестан. План был рассчитан на 3 этапа.
1-й этап назывался «Имам Гази-Магомет». В ходе его реализации планировалось занять Цумадинский и Ботлихский районы и населенные пункты Кадарской зоны. К тому времени местные ваххабиты решили объявить шариатское правление (по примеру ваххабитов Кадарской зоны, провозгласивших еще в августе 1998 года «Особую исламскую территорию» в селах Карамахи, Чабанмахи и Кадар).
2-й этап плана носил наименование «Имам Гамзат-Бек», целью которого был захват населенных пунктов Новолакск, Хасавюрт с выходом к побережью Каспийского моря и объявлением населенного пункта Хасавюрт столицей исламского государства (из 90 тысяч жителей Хасавюрта 60 тысяч человек были чеченцами-аккинцами).
3-й этап операции предполагал наступление объединенных сил на столицу республики и провозглашение Исламского государства Дагестан.
Для срыва планов боевиков был сформирован Объединенный оперативный штаб из числа руководящих работников республики, представителей правоохранительных органов и силовых структур. Руководство штабом по урегулированию складывающейся ситуации было возложено на заместителя министра – главнокомандующего ВВ МВД РФ.
На основании решения руководства был подготовлен план, предусматривавший ряд мер по укреплению правопорядка и законности непосредственно в Махачкале. Основные мероприятия по усилению охраны важных объектов и охране общественного порядка удалось выполнить своевременно и избежать серьезных происшествий, однако попытки возвратить в населенные пункты Кадарской зоны сотрудников поселковых отделений милиции не удались.
1 августа 1999 года отряд боевиков численностью около 30 человек вторгся на территорию Цумадинского района. Нападение преследовало цель отвлечь внимание от широкомасштабного наступления боевиков на Ботлихский район, которое начала хорошо подготовленная и экипированная 1,5-тысячная группировка.
Однако благодаря патриотизму населения и принятыми мерами с привлечением подразделений ВС, ВВ, ОВД, народного ополчения первый этап нападения провалился. Планировавшаяся цель – соединение со своими единомышленниками, вооруженными отрядами ваххабитов в Кадарской зоне во главе с Хаттабом – не была реализована.
20 августа Исламская Шура Дагестана обратилась к руководству и народу Грузии с призывом поддержать «национально-освободительную войну народов Северного Кавказа».
К 25 августа силами ВВ и республиканской милиции при поддержке подразделений Российской армии ваххабитская группировка в Кадарской зоне была блокирована. Сложившаяся ситуация требовала немедленных и решительных действий по ликвидации бандформирований. В этой связи была предпринята дерзкая по замыслу операция с привлечением подразделений разведки, оперативных и артиллерийских подразделений и спецназа ВВ. Высочайший профессионализм, боевая выучка и слаженность, четкое взаимодействие, высокий моральный дух способствовали нанесению боевикам ощутимого урона: был ликвидирован пункт управления на горе Чабан, уничтожены десятки бандитов, захвачена документация).
В распоряжении редакции есть воспоминания участников событий десятилетней давности.
Рассказывает командир отряда специального назначения «Русь» ВВ МВД России полковник Юрий Дидковский.
…На момент начала второй чеченской мне стукнул 31 год, я был в звании майора и временно исполнял обязанности командира ОСН «Русь». Когда на юге Дагестана, в Ботлихском районе, боевики из соседней Чечни принялись насаждать законы шариата, мы готовились к полевому выходу и, собственно говоря, были на полпути в деревню Новая. Заместитель главкома ВВ генерал-лейтенант Паньков вызвал меня к себе и, доведя обстановку, потребовал доклад о готовности отряда к действиям в высокогорье и участию в ликвидации бандформирований на территории Дагестана. На это я честно ответил, что отряд не готов. Это стоило мне большого мужества, но тому были причины. Паньков, конечно, был явно шокирован.
Представьте себе – какой-то майор ему, замглавкома, говорит, с армейской точки зрения, абсолютный нонсенс. У нас ведь как: доложите о готовности! Есть готовность! Формальность, дежурная задержка, и все опять катится, как по рельсам. Я же уперся и принялся доказывать, что в отряде нет материально-технического обеспечения и люди не обеспечены всем необходимым. Генерал-лейтенант меня выставил вон. Я убрался восвояси. Не успел я перейти трамвайные пути на Красноказарменной, как дежурный на КПП отряда сообщил, что… меня вызывает Паньков.
Пришлось возвращаться на доклад, и опять с тем же результатом. Замглавкома напутствовал: «Идите, майор, и подумайте!» Думать мне и вправду было о чем: в «восьмерке» кроме старых автобусов и ГАЗ-53 другого транспорта не было, у многих офицеров не было комплектов горной спецформы, радиостанции дышали на ладан. Идти с такой матбазой на войну – а я не сомневался уже, что это будет война, – означало обречь своих людей на ненужные тяготы и лишения. Немного погодя Паньков вызвал меня в третий раз, и в третий раз меня уже заслушала тройка генералов, и я снова доложил, что личный состав к действиям готов, но материально-техническая база не позволяет выполнять задачи в высокогорье…
В награду за мое упрямство в течение недели мы получили шесть «Уралов» (из них один бронированный), два БТРа и один топливозаправщик. Бойцы за неделю экипировались как смогли, почти всем офицерам и контрактникам пришлось покупать форму и обувь для гор на свои деньги, но… С Богом, в общем!
Прибыли в Махачкалу, там уже стояла разведрота калачевской бригады, где обязанности начальника разведки выполнял мой старый учитель и друг Линыч – подполковник Александр Стержантов. Тогда никто из нас не знал, в какие драматические события мы оба будем втянуты волей обстоятельств… Задачу нам нарезали предельно ясную – зачистить Карамахи и Чабанмахи от ваххабитов. План у руководства был такой: утром – блокирование сел, через час – отработать адреса и к обеду – победа!
Усилиями моих информаторов на местах, военных контрразведчиков, путем облета сел, анализа всей общей собранной информации я сделал вывод – к обеду победу не ждать! По линии нашего «смершевца», контрразведчика Макса, нам сообщили, что оба села приготовлены к длительной осаде и обороне, что оборонявшиеся в селах боевики готовы вести продолжительный бой, что ими были пристреляны важные в тактическом отношении участки улиц, что окраины сел заминированы, что между домами были давно прорыты траншеи и подготовлены огневые позиции, что многие здания представляли собой бетонированные бункеры, где можно было отсидеться, укрыться от снарядов и мин. Облетев с нашими вертолетчиками оба села, я услышал их отказ снизиться ниже трех километров из-за боязни быть сбитыми. На тот момент как раз возле Ботлиха «духи» сожгли несколько наших вертушек. Потери были тяжелыми…
Вертолетчики говорили, что у боевиков были ПТУР, ПЗРК и пулеметы КПВТ, установленные на сварных станинах в окопах и в кузовах грузовиков. Командование настаивало на том, что никакого серьезного сопротивления боевики оказать не смогут. Я высказал свои соображения руководству. Вместе с главой МВД Дагестана несколько старших офицеров штаба выехали на рекогносцировку. Боевики оказались не дураками и пропустили их всех. Не тронули то есть. Меня обвинили в том, что я «навожу панику». Причина была в том, что на руководство операцией очень сильно давили сверху. Президент России распорядился «разобраться и навести порядок в Дагестане за трое суток». Вот исходя из этих сроков, установленных Москвой, и старались… Как говорится, всю ночь кормить, к утру зарезать, но чтоб свинья была жирная! Подложили нам, в общем, свинью…
В Махачкале я получил боевую задачу, согласно которой в полдень «Русь» в составе сводной колонны должна была выдвигаться в сторону Буйнакска, куда мы и прибыли к 22 часам. Несмотря на мои возражения и уговоры провести доразведку силами моих людей, командование отдало приказ калачевцам рано утром захватить гору Чабан, на которой, по имеющимся сведениям, находились «духи», охранявшие ретранслятор. Ваххабиты крутили с его помощью свои проповеди в телевизионном эфире. Ну и помимо того, гора Чабан была стратегически важной высотой. Господствующей, как говорится. Знать бы, во что нам эта высота встанет…
По плану, предложенному руководством, весь анклав (Чабанмахи и Карамахи) должен был блокироваться силами двух батальонов 22-й бригады, и мои люди «на их крыльях», сразу по завершении выполнения задачи Стержантовым, выдвигаются в села, принимаются зачищать выделенные мне адреса, изымают или уничтожают фигурантов, и – доклад руководству о выполнении поставленной задачи.
Я знал, что так не будет.
Высоту калачевцы взяли легко, неожиданно оказавшись в тылу у «духов», ретранслятор взорвали. В бою получил тяжелое ранение их офицер. Пошли доклады в эфире, началась сумятица, слухи… Кто-то сказал, что был тяжело ранен Миша Илларионов (что, к счастью, оказалось неправдой). Стержантов запросил вертушку для эвакуации. С этим ничего не вышло, так как туман не позволил вертолетчикам подняться на хребет. А еще через час «духи» из сел, остановив продвижение батальонов, поднялись с низины на гору, перерезали разведчикам все пути отхода, зажали их и начали методично «долбить». Из минометов, гранатометов, давить снайперским огнем. Калачевцы вынуждены были занять круговую оборону и отбиваться. Потери у них стали расти стремительно. Единственная надежда оставалась на артиллерию, огнем которой по ориентирам самих разведчиков удавалось сдерживать натиск атакующих бандитов. Замаячившая было на горизонте победа на горе Чабан уже стала иллюзорной. Командование заволновалось…
«Русь» решили бросить на выручку. По плану мы вместе с дагестанским ОМОНом, СОБРами и братишками из «Вымпела» должны были подняться на гору, выйти в тыл к ваххабитам, прорвать их кольцо окружения и эвакуировать раненых. Всего было задействовано около двухсот человек. Начали мы подъем. У самого подножия, на рубеже блокирования, я заметил двух знакомых девчонок-медичек. Перекинувшись с ними словом, я сбросил им свой бушлат, чтобы идти было легче. Они мне предложили 50 граммов спирта, но я отказался, не до того было…
Мы поднимались вверх, шум боя становился все ближе, в эфире были слышны мат, взрывы, стрельба, крики раненых. У одного из бойцов, зажатых на высоте началась истерика, он кричал: «Кто-нибудь! Я ранен! Меня ранили! Вытащите нас кто-нибудь!» Я приказал станцию выключить. Подниматься было очень тяжело. Идти-то всего километров шесть-семь. Однако дождь, горы, пересеченная местность, густой кустарник, овраги, ручьи, местами непролазная грязь. Каждый из нас пер на себе под пятьдесят килограммов амуниции. По раскисшему горному склону ползти приходилось на четвереньках, скользя и падая в грязную жижу. В сильном тумане, пройдя лощину, мы потеряли одну нашу группу, которая ушла другим маршрутом (позже они, к счастью, вернулись на верную тропу, и все обошлось без потерь). Бой на горе становился все ближе. Неожиданно на склон примерно в трехстах метрах от нас обрушился удар артиллерии, вызванной разведчиками с Чабана. ОМОН, который нам придали, не выдержал этого. СОБР остался…
Не доходя метров триста до самой вершины, мы встретились с нашим прапором Ночью, который сумел в тумане проскользнуть между боевыми порядками боевиков, чтобы встретить нас. Ночь рассказал, что ситуация на высоте критическая, заканчивается БК, много раненых, есть «двухсотые». Это еще сильнее подстегнуло нас, и мы ускорили темп. «Духов» отогнали и на высоту поднялись. Первым поднялся начальник разведки отряда Сережа Юшков.
Нашим глазам предстала страшная картина. Весь холм был перепахан взрывами, горела и едко дымила трава, под ногами хрустели груды гильз, в окопах лежали наши убитые. Один наш труп был сильно изуродован – граната АГС вошла ему в спину, и его просто разворотило. То тут, то там на земле громко стонали раненые. Некоторые бойцы, поднявшиеся со мной на высоту, впали в ступор от увиденного. Такое им случилось видеть впервые, и мне пришлось некоторых приводить в чувство с помощью русского языка и смачных поджопников…
«Духи» не прекращали попыток взять реванш и долбили нас ВОГами и из снайперского оружия. Сержант из калачевской роты буквально заставил меня упасть на землю, закричав: «Товарищ майор, снайпер!». Откуда работал боевик, я так и не понял, но было очевидно, что вся высота была очень хорошо пристреляна противником. (Позднее, после разгрома банд, спецназ обнаружил у убитого боевика мощную снайперскую винтовку бельгийского производства, оборудованную тепловизором для стрельбы в условиях ограниченной видимости).
Пока собирали раненых и убитых, разбросанных по всей позиции, «духи» предприняли попытку атаки. Наши прапора Кравцов и Ночь как раз полезли за двумя «двухсотыми» и попали в переплет. Кравцов, который, собираясь на войну, потратил аж целых сто баксов на новый камуфляж, крикнул нам: «Мужики, если что, форму заберите – сто долларов как-никак!» Они выкрутились: Ночь выстрелом из «Шмеля» отогнал «духов», а пулеметчик не давал им подняться, пока Кравцов с еще одним прапором тащили своих убитых… Там же на позиции я нашел моего друга Сергея Басурманова – Барса. Осколок вошел в затылок. Крови не было почти, наверное, потому что осколок был раскаленным и кровь свернулась. Сергей был еще живой, но без сознания. Позже он умер в буйнакском госпитале, прямо на операционном столе.
Времени на эмоции, впрочем, не было. Накоротке переговорив со Стержантовым и оценив обстановку, я принял решение высоту оставить и выносить своих «двухсотых» и почти сорок раненых. Сделал доклад об этом Утесу – главкому. Он мое решение утвердил. Позже.
Нам предстоял тяжелый спуск. Шестнадцать раненых передвигаться не могли. Мы шли шесть тысяч метров семь долгих часов… Дождь, слякоть, грязь, бинты в крови, громкие стоны тяжелых раненых и визг ваххабитов из-за деревьев – они знали, что мы идем, знали ГДЕ идем и дразнили нас своим «Аллах акбар!». Мы, как могли, огрызались огнем, отгоняли их. Наш отход прикрывала небольшая сводная группа опытных офицеров «Руси» и спецназа ФСБ «Вымпел». Боевики шли по пятам, но наше боевое охранение всякий раз отбрасывало их. Раненых мы тащили, взявшись где по четверо, а где и вшестером. Их, бывало, роняли, поскользнувшись на глине, снова поднимали, снова шли дальше. Где спуск был особенно крутым, там плащ-палатки подтаскивали волоком…
Я вышел из лесополосы самым крайним, всех проверил, посчитал, рассадил на технику и уже перед самой посадкой на броню поскользнулся и всем телом ухнул в огромную лужу… Смех и грех.
Некоторое время я находился в каком-то ступоре после всех этих событий. Не давала покоя мысль: Барс умер. Умер… Он был моим близким другом. Дружили мы. Это я рекомендовал его на должность замначальника разведки 22-й бригады.
Настроение было отвратительное и хотелось напиться. У подножия нас встретили те же медсестры, которым я отдал свой бушлат и которые предлагали мне спирт перед выходом на операцию. Но сейчас спирта у них уже не было… Мылись мы под дождем. Спать я лег в кабине топливозаправщика. Ночью мне постучал один офицер, планировавший операцию на горе Чабан. Он повторял: «Юра, я не знал, что так получится…» Я не стал его слушать и спорить с ним, а просто указал ему на бывшую ферму, где расположились остатки потрепанной разведроты.
Не знаю, сходил ли он к ним или нет. И еще мне не давала покоя мысль про Барса, который вместе с остальными братишками погиб из-за неправильной оценки противника, местности, условий, из-за неверного, чрезмерно оптимистичного доклада руководству и, как следствие – ошибочного решения. Мы стали заложниками людей, которые хотели выполнить задачу за трое суток и без лишних потерь, как говорится. Получилось все с точностью «до наоборот». Сколько уничтожили боевиков на Чабане, я не знаю, но одно точно – в численном соотношении арабов и чеченцев нам противостояло меньше, чем говорили. У страха глаза велики – врали про пять сотен головорезов, про тысячу… не было этого. Их было, может быть, всего с полсотни…
По итогам операции на Чабане Звезды Героев получили Александр Стержантов, Сергей Юшков, Сергей Горячев, Дмитрий Перминов и посмертно – Сергей Басурманов и Алексей Каляпин. Меня наградили орденом «За военные заслуги», но не это главное…
Рассказывает заместитель командира 22-й отдельной бригады оперативного назначения полковник Александр Стержантов:
В августе 1999-го мне было 42 года, я исполнял обязанности начальника разведки 22-й бригады оперативного назначения и находился в звании подполковника. На тот момент я уже успел повоевать в Карабахе, в Ингушетии, в Осетии, был ранен в первую чеченскую, где участвовал в печально знаменитом новогоднем штурме Грозного, а позже Аргуна и Гудермеса. Формировал разведку калачевской бригады, беря за основу методику подготовки разведки танкового полка, с учетом специфики ВВ – то есть, когда нет линии фронта, когда враг везде, вокруг.
В 1999-м мы, калачевцы, базировались в Кизляре. Выполняли задачу по пресечению действий мелких бандгрупп, просачивавшихся из Чечни на территорию Дагестана. Боевое крещение мои пацаны получили в июле. Это был ночной короткий бой, в котором был ранен и взят в плен боевик. Кроме оружия с собой у него оказался рюкзак с милицейской формой… Он планировал переодеться в эту форму и совершить теракт в Махачкале. Отличился тогда Солодовников, который позднее погиб во время событий на горе Чабан. Неделей позже наши пострелялись с «духами», проходившими по Каспийскому гидроузлу. Взяли тогда неплохие трофеи.
Вторжение чеченцев с арабскими наемниками Амира Хаттаба в Ботлихский район для меня стало неожиданностью. Видали наши как-то самого Хаттаба на КПП Кизляра, когда он приезжал на какие-то переговоры с местными. Переговоры переговорами, но – хрупкий мир был разрушен. Всю нашу бригаду немедленно перебросили в Дагестан, меня вызвали срочно в Махачкалу для постановки задачи, где объявили о том, что мы силами разведки бригады будем брать гору Чабан и уничтожать ваххабитский ретранслятор. Зайти на гору, выбить оттуда боевиков, забрать ваххабитский видеоархив, взорвать ретранслятор и убыть. После того как мы свою работу выполним, на эту и на близлежащие высоты должны были высадить десант, чтобы контролировать местность.
Спрашивается, если нужно уничтожить в горах какой-то ретранслятор и находившихся там боевиков, то почему не нанести авиаудар или не накрыть артиллерией? Во-первых, мы не имели представления о реальных силах боевиков, считалось, что там, в Кадарской зоне, сидят несколько бородатых придурков, которых местное ополчение уже своими силами разгоняет и «добивает оглоблями». Мы понятия не имели об истинной степени укрепленности района, вооружении противника и его количестве. Нам ведь даже спецоружие не разрешили выдать – мол, не война, а полицейская операция. О каком же применении авиации и тяжелой артиллерии тогда можно говорить, если «не война»?
Сначала все складывалось удачно. Полковник Куцов подал гениальную идею, как обмануть ваххабитов и незаметно проскочить через их блокпосты в направлении Чабана. Мысль была дерзкой. Мы не могли не видеть, что местное население уже спешно покидает села, опасаясь штурма, и вывозит свой скарб на многочисленных фурах-КамАЗах. Эти фуры сновали туда-сюда круглые сутки, и боевики их беспрепятственно пропускали. Вот такие КамАЗы и предложил использовать Сергей Николаевич Куцов. Залезли мы в эти фуры, которые, по сути, взяли у самих чеченцев «в аренду». Стартовали примерно в 2 ночи. Вооружены мы были под завязку: автоматы, РПГ-7, СВД. Было нас 80 человек из разведроты, взвод оперативного назначения и два прапорщика-снайпера со спецоружием, которых нам «одолжил» для усиления боевой мощи Юрий Иванович Дидковский. Тронулись, в общем, помолясь…
Все разведчики сидели внутри прицепов и крепко держали двери изнутри – пусть «духи» думают, что фуры пустые. Я надел на себя спортивную куртку, под нее бронежилет, автомат – на ремень под курткой и залез в кабину первого КамАЗа вместе с водителем. Около тридцати километров мы проехали за сорок минут. Навстречу нам шли колонны машин с убегавшими «мирными» из анклава. В одном «москвичонке» я разглядел семь (!) женщин и ребенка. Около половины третьего подъехали к первому блокпосту. На бетонных кубах сидели три бородатых бандита. У всех наших оружие было снято с предохранителя, а пальцы лежали на спусковых крючках. Стоило боевику просто подойти к кабине КамАЗа с каким-нибудь умным вопросом, я нажал бы на спуск.
Я смотрел на них в упор, когда объезжали «блок», они – на меня. В ночи, при свете луны я довольно четко видел очертания оружия и знаменитые длинные бороды. Потом был второй «блок». Я старался выглядеть спокойным, и время от времени делал неспешный глоток минералки из бутылки, когда моя фура катилась мимо «духов». Напряжение было необыкновенным. Мы «играли в лотерею». Стоило им заподозрить что-то, и тогда – «сеча» до конца. Конечно, мы бы их смели и прорвались, но эффект неожиданности был бы потерян. Я старался думать не о том, готов ли я умереть, а о том, как подороже отдать свою жизнь. К счастью, «духи» ничего не заподозрили и приняли нас за бедолаг, возвращающихся в село, чтобы эвакуировать подальше от войны свои семьи и скарб.
Мы проехали сквозь село и стали подниматься в гору, к четырем утра завершив подъем. Первым шел наш головной дозор, который возглавлял Солодовников. Мы приблизились к бандитам на пятьдесят метров и находились ниже «духов». В течение двадцати минут осматривались. В тридцати метрах от нас «на часах» сидел высокий араб с автоматом. Мы ясно видели его миндалевидные глаза и длинную волнистую бороду. Его «разгруз» был забит магазинами, а на ремешке висела станция «Алинка» со сканером. Я дал команду приданному нам снайперу: «Работай!»
Из бесшумного «Винтореза» снайпер попал арабу в рот. «Дух» громко выдохнул и упал навзничь на траву. Мы двинулись вперед, и тут же лоб в лоб столкнулись со вторым боевиком. Это был чеченец. Между нами было метров десять. Конечно, мы этого «духа» изрешетили, но он успел выстрелить первым. Его пуля угодила Солодовникову в голову. Вагончик с ретранслятором мы расстреляли из нескольких стволов, полагая, что там есть еще боевики, но в нем никого не оказалось. Западнее этого места, метрах в шестидесяти, была устроена позиция ЗУ-23, завешенная масксетью. Там же был отрыт окоп, замаскированный ветками. В окопе этом находились еще два боевика. Одного мы уничтожили. Второй «душок» сумел удрать. Преследовать его мы не стали.
Весь бой занял две минуты, даже меньше. Мы осмотрели вагончик с ретранслятором. Аппаратура там была самая примитивная – один маленький телемонитор, видеомагнитофон, еще что-то… Мы порубили все кабели, взорвали внутри гранату, мешок с кассетами забрали. Спускался туман, я вызвал вертушку для эвакуации Солодовникова.
В 6 утра я доложил о выполнении боевой задачи, потом приказал своим людям окапываться, а в 11 утра к нам прилетела первая граната из чеченского станкового гранатомета АГС. Потом «чехи» вышли на нашу волну и сказали: «Русские собаки, уходите или вам п… ц!» Потом угрозы повторялись. На гору село облако белой мглы, и борт за тяжелораненым в голову Солодовниковым не прилетел. «Чехи» продолжали кидать в нас гранаты из АГСов и подствольников. Я находился под деревом с радиостанцией, когда перед самым моим лицом взорвался ВОГ. Меня контузило, но чудо – ни одного осколка в меня, все – в ствол дерева! У нашего фельдшера сразу появилось много работы, и пока он бегал по холму, оказывая помощь раненым, под ногами у него взорвалось еще две гранаты. В 14 часов боевики пошли на штурм. Этого я не ожидал, конечно. Огонь был таким плотным, что я даже был ошарашен – сколько же их там идет на нас?
Взвод лейтенанта Семенова принял бой первым. Они находились на открытой местности, и первым погиб их пулеметчик. Сам лейтенант получил осколочное ранение в живот – его просто разворотило. Мой сержант-контрактник принял командование боем на себя, взял станцию Семенова и начал руководить боем. Ругался с «чехами», корректировал огонь. Внизу, на ЦБУ, рядом с командующим, находились несколько журналистов. Они слышали эфир, слышали бой, мат, взрывы. Для них это было настоящим шоком. Вот такая «полицейская операция»…
Огонь со стороны штурмовавших был невероятно плотный. Бруствер моего окопа просто срезало. Все мои офицеры были ранены или контужены. «Духи» шли на нас волнами, кричали «Аллах акбар!» и потом – вал огня. Мы отбивались. Рядом со мной, локоть к локтю, в одном окопе сражался Сережа Басурманов. Внезапно он обмяк… Он был жив еще и жил часов десять, но в больнице Буйнакска умер… Арабы шли напролом, был момент, когда я думал: все, не остановим, потому что они все орали свой «Акбар!» и шли прямо на наши автоматы. Им, я думаю, не так уж нужна была эта высота, они просто хотели нас всех уничтожить. Отойти мы не могли – раненых же не бросишь. Да и потом азарт появился: кто кого? Выдержим?
В окопчик к Диме Перминову залетела граната, но его с товарищем спасла Димина реакция кикбоксера: он подхватил гранату и … в момент броска она взорвалась. Перминову оторвало кисть руки. (Несколько лет спустя он сдал норматив на звание кандидата в мастера спорта по кикбоксингу. Это с одной-то рукой!) Сержант мой, тот самый, который принял на себя управление боем вместо раненого Семенова, вставал во весь рост с автоматом и, «благословляя» боевиков русским матом, поливал их от живота. Моих солдат опьянил дух боя. Трусов среди них не было, никто не забился в щель, не бросил оружия, они только просили еще БК.
А боекомплект уже был на исходе. Мы начали экономить. Еще часа полтора – и не миновать бы нам рукопашной. Я запросил поддержку артиллерии. Потом говорили много всякого, что я, мол, вызвал на себя огонь артиллеристов, чтобы героически погибнуть вместе с атаковавшими, но не сдать противнику проклятую высоту. Не было этого.
А было вот что: начальник артиллерии нашей бригады подполковник Котов и командир минометной батареи Батыр Дисенов стали «долбить» 120-мм минами по «духам», находившимся в полусотне метров от нас. Да так хорошо «долбили», что боевики забегали и стали тесниться к нам (!) в стремлении уйти от страшного удара «стодвадцаток». Нам, конечно, тоже было не по себе. Огненные разрывы были видны на расстоянии броска. Все зависело от корректировщиков-артиллеристов. Это была ювелирная работа. Пятнадцать – двадцать пять метров разлета – и нас бы тоже накрыло своими же минами. Этот огненный вал спас нам жизнь. А потом пришел Дидковский со своими спецназовцами.
Они возникли из тумана и дыма, как … из сказки. Все как один (кроме Иваныча) в своих стальных «сферах», в «броне», опоясанные лентами, с рюкзаками, набитыми БК. Первым поднялся Сережа Юшков. «Русичи» рассеяли «духов» и дали нам передышку. Дидковский – зубр. Я видел, как он хладнокровно ходил по высоте, спокойно руководил офицерами, некоторых «чувствительных» приводил в чувство «бодрым словом». Мы собрали раненых и погибших, доложили командованию обстановку и начали согласно приказу главкома Овчинникова спускаться вниз.
Мы не бросили ни одной единицы оружия, эвакуировали всех наших раненых и пятерых убитых товарищей. Сколько мы уничтожили «духов»? Не знаю ответа на этот вопрос. Я вообще в районе высоты ни одного убитого или раненого боевика не видел, кроме тех троих, которых мы перебили ранним утром. Видели кровь на траве, на камнях, на ветках, следы волочения тел, но их трупов – нет. Утащили они своих. Сколько их было против нас, я тоже не знаю, но думаю, что не так много.
Я считаю, что несмотря на то, что высоту оставили и понесли потери, это все равно была победа. Никто из наших разведчиков не дрогнул, не побежал. Это была победа духа.
Рассказывает капитан милиции ДМИТРИЙ ПЕРМИНОВ:
Во второй половине августа нашу роту разведки из Кизляра, где мы базировались уже несколько недель, перебросили в Буйнакск. Прошло еще несколько дней, в течение которых готовились к выполнению новых задач. О том, что и где предстоит делать, мы не знали.
28 августа нам поставили задачу занять гору Чабан, что рядом с селом Чабанмахи. На этой горе стоял ретранслятор. Калачевская бригада должна была на следующий день взять село, а мы, бригадная разведка, обеспечить ее выдвижение, прикрыть фланг и, если потребуется, поддержать огнем с захваченной высоты.
Водители и наводчики остались с БТРами на базе, а личный состав роты – 54 человека – отправился на высоту. Поначалу нам сопутствовала удача. Мы загрузились в два КамАЗа, на которых без единого выстрела миновали КПП боевиков. В установленном месте десантировались и дальше двигались пешим порядком. Шли по горам весь остаток ночи. В одном месте, помню, переходили ручей, бежавший по дну пропасти. Высота там огромная, аж дух захватывает. С нами был проводник, из местных. Двигались поэтому уверенно, не плутая.
С рассветом он вывел нас к цели. Слышал, как проводник сказал кому-то из офицеров: «Все, дальше я не пойду, давайте сами. Пройдете метров 200–300 по тропе, и там уже гора Чабан».
Перестроились в боевой порядок, двинулись дальше. Начался мелкий дождик. Через какое-то время головной дозор докладывает: впереди ретранслятор, который охраняют боевики. Мы разделились на две группы: наш 2-й взвод стал огибать гору слева, а 1-й и 3-й взводы – с другой стороны.
Вышли на исходную. Командир взвода старший лейтенант Михаил Солодовников подозвал нас, снайперов, и прапорщика, которого к нам прикомандировали из отряда «Русь». У него была снайперская винтовка с глушителем. Ему взводный поставил задачу снять часового. А нам – быть в готовности к действиям.
Я к оптике приник: боевик – высокий, здоровый детина с бородой, в камуфляже, прямо как в кино показывают… «Русич» промаха не дал: всадил часовому пулю прямо в горло. Тот обмяк и без единого звука повалился на землю.
Максим Антонов оттащил тело боевика в кусты. Солодовников приказал нам ползти к окопам, что виднелись неподалеку, а сам с двумя бойцами решил ворваться в фургончик, который охранял часовой. Но на чем-то они прокололись: боевики открыли огонь первыми.
Взводного ранило одной из первых очередей, прямо в голову. Ребята отошли, а он остался лежать на открытом пространстве под перекрестным огнем. Стрельба очень плотная. И тут Леха, пулеметчик наш, подбежал к нему, взял его за плечи и вынес из-под огня. Я до сих пор поражаюсь: как его тогда ни одна пуля не зацепила…
Пока мы взводного бинтовали, двое боевиков из вагончика выскочили и, отстреливаясь, побежали вниз, в сторону села. И как раз напоролись на нашу вторую группу. Положили их на месте, практически в упор. На этом в общем-то бой за высоту и закончился. Первую часть задачи мы выполнили, вершину взяли. Теперь надо было ее удержать.
Стали окапываться. Для эвакуации раненого вызвали вертолет. Но он нас не нашел. Туман стоял такой, что в пяти-семи метрах уже ничего не видно. Слышно было, как машина покружила над нами и улетела обратно.
Наступило утро 29 августа. Я на всю жизнь запомнил тот рассвет… Туман рассеялся буквально на глазах. И так красиво вокруг стало. Кавказские горы, они ж такие великолепные! Зелено вокруг, небо синее, само село такое живописное… Красотища! Несколько минут мы этими видами любовались…
Потом начался настоящий ад.
Как только туман рассеялся, по нам начался такой плотный огонь, что голову поднять было невозможно. Часть боевиков успела занять соседнюю вершину. С ней по нам работали их снайпер и пулеметчик. Пули в бруствер над самой головой впиваются. В окопе лежишь, а он, зараза, мелкий, не успели еще толком углубиться.
Боевики гору в кольцо взяли, подбираются все ближе. «Аллах акбар!» – несется со всех сторон. И проклятия: вы, дескать, русские, такие-растакие. Ну, мы тоже отвечали все, что мы о них думаем. И свои слова огнем подкрепляли.
Это сейчас в некоторых фильмах показывают: атакующие бегут, стреляют, боец из окопа огонь по ним ведет. Одного завалил, второго, полроты уложил… А там такой плотный огонь по нам был, что вспомнить жутко. В окопе лежишь, паузу почувствуешь, автомат высунешь, короткую очередь дашь практически наугад, и опять голову прячешь. Потом еще и еще… Страшно было, чего уж сейчас скрывать…
Но это лишь поначалу. Потом в бой втянулись, злее огрызаться начали. С ходу нас не взяли, значит, держимся. В нашем окопчике, который был вынесен несколько дальше остальных, собралось восемь человек. Расположились «елочкой», у каждого конкретный сектор обзора и обстрела.
В какой-то момент я глаз от прицела своей снайперской винтовки оторвал, голову повернул, смотрю: у Андрея Каляпина на спине граната лежит, Ф-1. В горячке боя Андрюха даже не почувствовал, как она на него упала…
Журналисты часто меня потом спрашивали: «О чем думал, когда к гранате рванулся?» Да ни о чем я не думал, как-то на автомате все получилось. «Эфка» – штука серьезная, рванет – мало не покажется. От всех нас восьмерых одно месиво осталось бы…
Метнулся к Андрею, схватил гранату, бросил за бруствер. Но упасть на землю она не успела. Взрыв прогремел – вроде все как обычно. Поначалу никакой боли не почувствовал. Только рука онемела, гудит немного. Знаете, когда маленькие китайские петарды в руке взрываются, пальчики после них гудят… Вот и у меня в тот момент рука так гудела.
А потом смотрю: кисти-то нет, оторвало, только кость из рукава торчит. Крови, к слову сказать, тоже не было – разорванные сосуды обожгло, она сразу и запеклась. И еще мелкими осколками колено посекло. Которые в суставе были, их потом в госпитале вытащили. А те двенадцать, что в мягких тканях застряли, до сих пор так там сидят. Не беспокоят уже, прижились…
Этими же осколками ранение в голову получил Женя Кузнецов. Андрея Каляпина зацепило. Когда ребята увидели, что у меня кисть оторвало, Влад Бурик снял свою косынку, перебинтовал. Лежу, в себя прихожу понемногу. Женька вместе с ранением получил и сильную контузию, лежит рядом, постанывает. Его начало тошнить, он стал захлебываться. Я его голову правым локтем (кисти-то нет!) приподнял, чтобы это все в него не заливалось. Чем мог, помогал ребятам, которые бой вели. Нащупал у себя гранаты в карманах куртки на рукавах, зубами разорвал их, передал пацанам…
Мы держали оборону еще часа четыре. Всюду крики, стрельба, взрывы. Нам, когда еще только к командировке готовились, офицеры в роте говорили: «Если в серьезную передрягу попадете – в плен лучше не сдаваться. И если что – последний патрон себе». Не знаю, как у других ребят, а у меня эта мысль в голове пульсировала.
На наше счастье, отряд специального назначения «Русь» пробился к нам на помощь. Они вышли со стороны зеленки, огнем отбросили боевиков. Это уже под вечер было, когда рота держалась на исходе сил и боеприпасов. Помню, ко мне подполз наш санинструктор, старший прапорщик Яковлев, вколол промедрол. Боль была страшная, боялся, что потеряю сознание. Говорю ему: «Колите еще!» А он в ответ: «Димка, терпи, там столько ребят раненых, боюсь, промедола может на всех не хватить. Если останется, я тебе еще укольчик сделаю, а пока – терпи». И дальше пополз…
Последующие события помню слабо. Наши разведчики и спецы из «Руси» собрали раненых, убитых, оружие. Разделились на несколько групп: кто-то выносил раненых, кто-то прикрывал отход. Боевики нас пытались преследовать.
Меня несли на плащ-палатке. Потом она протерлась. Я из нее выпал, сверху на меня еще несколько человек упало. Дождь опять моросить начал, склон стал скользким. После этого падения ребята взяли автоматы, отпустили на них ремни по максимуму. Один взял оружие за ствол, другой – за приклад. На два провисших ремня, в такие своеобразные петли, положили меня. Так и спускали дальше по склону на автоматных ремнях…
Потом в жизни Дмитрия были буйнакский, новочеркасский и ростовский госпитали, где он перенес несколько серьезных операций. В подмосковном Реутове, в Главном военном клиническом госпитале внутренних войск, начал овладевать протезом правой кисти, прошел полный курс реабилитации. Там же ему после состоявшегося президентского указа была вручена Золотая Звезда Героя России.
Вернувшись в родной Омск, бывший разведчик внутренних войск поступил в Академию МВД. После успешного окончания учебы ему предложили остаться на преподавательской работе.
Ныне капитан милиции Дмитрий Перминов (в год публикации этой статьи — 2009 г. — он отметил свое тридцатилетие) является депутатом Законодательного собрания Омской области, возглавляет областную организацию Героев Советского Союза, Героев России и полных кавалеров ордена Славы «Звезда», ведет большую общественную работу среди подрастающего поколения и допризывной молодежи, участвуя в работе Центра боевых и спортивных единоборств имени Героя России Олега Охрименко.
БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ АРТИЛЛЕРИИ В КАДАРСКОЙ ЗОНЕ
Огневое поражение планировалось с учетом наличия мирного населения в указанном районе. Ведение огня в населенных пунктах предполагалось по вызову общевойсковых командиров после принятия мер по выводу мирных жителей.
Командованию 22-й бригады не удалось заблокировать район спецоперации одновременно по всем рубежам. Сильный туман и исчезновение проводника из местных жителей на сутки задержали выдвижение батальона в район перевала «Волчьи ворота». Фактор внезапности использовать не удалось, что позволило противнику частично раскрыть замысел операции и осуществить перегруппировку. 29 августа бандиты сделали попытку окружить и уничтожить роту разведки, занимающую рубеж на горе Чабан.
На этот период удалось организовать взаимодействие между штатными и приданными силами и средствами артиллерии, участвующей в операции. Отражать нападение противника имела возможность только штатная минометная батарея бригады. Узкая горная вершина и крутой обрыв со стороны населенного пункта Чабанмахи не позволили использовать настильную траекторию более мощной приданной артиллерии. Артиллеристы бригады заставили противника рассредоточиться в лесу на пологих северных склонах указанной горы, обеспечив бойцам отряда специального назначения «Русь» возможность выполнения задачи по разблокированию и выводу из окружения роты разведки. Огонь двух дивизионов 152-мм самоходных гаубиц «Мста-С» отбил охоту боевиков вести крупномасштабные боевые действия.
Организовав наблюдение за районами предполагаемого скопления боевиков, усилия артиллерии были сосредоточены на поддержке подразделений, действующих в населенных пунктах. Стало понятно, что противник оборудовал узлы обороны в выгодных в тактическом отношении районах, связал их скрытыми ходами сообщения и таким образом имел возможность осуществлять перегруппировку и сосредоточивать усилия на опасных направлениях в ходе боя.
Кроме того, наличие огневых точек в подвалах домов и скрытых ходов сообщения между ними позволяли противнику заходить в тыл и вести огонь в спину наших подразделений. Дважды минометчики бригады отражали нападения врага и, создавая огневые коридоры, выводили роты из окружения. В особо сложных условиях оказалась 9-я рота, которая выходила из боя в населенном пункте Чабанмахи ночью 1 сентября. Не зная точного местоположения подразделения, артиллеристы буквально «на ощупь» вели огонь, отсекая наседавшего врага. Заградительный огонь задержал боевиков, позволил командиру роты оторваться от противника и организованно отойти.
Как показал опыт боевых действий, реактивную артиллерию применять в населенном пункте нецелесообразно, если и применять, то только для стрельбы прямой наводкой. Нецелесообразен также огонь с закрытых огневых позиций по кирпичным и железобетонным постройкам.
Материал подготовили: Дмитрий Беляков, Игорь Софронов
Фото Юрия Тутова, Дмитрия Белякова, Владимира Николайчука и из архива редакции
Присоединяйтесь к нам:
