Остров Грозный

Пятьдесят девятое декабря

Мы выпили по рюмке трофейного коньяка. Помянули, значит. И мама Галя, Галина Ивановна Синюкова, фельдшер танкового батальона, мать четырех детей и бабушка одного внука, вдруг сказала: «У меня есть бутылка шампанского. Но пить мы ее будем на Новый год. А Новый год наступит, когда закончится эта война. А сейчас у меня на календаре, извините, пятьдесят девятое декабря…»

Тридцать один плюс двадцать восемь – двадцать восьмого января полк впервые отвели с передовой. Дали два дня на отдых, потом еще два дня – на подготовку к очередным боевым действиям.

Сейчас они воюют где-то на правом берегу Сунжи, а я вернулся в Екатеринбург, и мне надо отвечать на вопросы: как там наши?

Хорошо, мол, стоят! – Отрапортовать?

Да, уральский полк, которым командует полковник Сергей Бунин, воюет блестяще, выполняет все задания, что ставит перед ним командование. Если нанести на карту районы Грозного, где сражался полк и даты боев возле этих отметок, то получится замысловатая диаграмма, из которой следует, что весь этот месяц полк воевал в городе на самых сложных участках, в самые тяжелые дни. Да, полк проложил дорогу к «белому дому» Дудаева и взял его. Да, 800 человек из полка представлены к государственным наградам, многие – дважды…

Несмотря на то, что командование полка, офицеры делают все возможное, чтобы избежать потерь, полк теряет людей. От иных рот осталось едва ли половина списочного состава, треть боевых машин, по одному офицеру.

Надо смотреть правде в глаза: эта тяжелая война с хорошо обученным противником. Чеченцы – отличные солдаты, но и русские, татары, башкиры, украинцы, воюющие сейчас за Россию, – не хуже.

– Я не поверю в смерть ни в одного из моих людей, пока они не будут найдены. Живыми или мертвыми, – говорит командир полка. – Может, еще объявятся.

Так бывало. В одиночку и группами выходили из окружения рядовые Мажитов, Кириллов, Давлетбаев, Чуфаров, лейтенант Татаренко после первых, чудовищных по своей трагичности боев.

… 31 декабря их подгоняли: вперед-вперед! Танковая рота старшего лейтенанта Игоря Зыкова была придана мотострелковой части, прорываться к вокзалу, где билась майкопская бригада.

Рассказывает механик-водитель командирского танка рядовой Сергей Чуфаров:

– Тридцать первого поехали в бой. В город залетели на полном ходу. Впереди меня два танка – 18 и 39. Только улицу проехали, БМП втиснулась. Тут по нас стали стрелять. Мы тоже стали. Расстреляли боекомплект.

Добрались до железнодорожных путей. Командир роты сказал, надо выходить назад. Загрузили в конвейер оставшиеся шесть снарядов.

Карты не было. Стали выходить куда попало. К нам пристроились два БМП. Я разогнал танк и на полном ходу повернул налево. Вдруг удар. Справа. Я говорю: «Товарищ старший лейтенант, в нас попали». А командир мне: «Какой я тебе старший лейтенант. Теперь я тебе просто Игорь. Давай, Сережа, вывози». Я на шестую уже переключился, как все приборы погасли. Запахло дымом, танк горел. Я примерно дорогу определил, начал набирать обороты. Вижу, пушка взяла цель – значит они там, в башне стреляют еще. Я на седьмую переключился.

Тут перед нами подбитая БМП поперек улицы Я на полном ходу в нее ударил. Надо было расчистить дорогу. БМП отлетела метров на пятнадцать. Но наш танк тоже встал. По нам снова стали стрелять. Я поглядел назад: командир роты на пушку откинулся. Танк заглох, все датчики упали.

Я открыл люк – перед лицом взрыв. Я – скорее под брюхо танка.

Лежу. Рядом с танком человек пятнадцать боевиков ждут, когда огонь на танке догорит. Дождались, залезли на танк стали шмонать: «О, старший лейтенант».

Тут вдруг из проулка какой-то наш боец выскакивает с пулеметом. Залег и по тем, кто на танке, давай шмалять…Эти, с танка, убежали…

За день еще два раза приходили какие-то боевики. Последние пошли в соседний дом многоэтажный, снайпера выставили в окне за танком наблюдать.

Я дождался темноты и вылез. Снял шлемофон, автомат на плечо и потопал. Метров двести от танка отошел – трое идут навстречу: «Аллах акбар». Я ответил «Аллах акбар». Они мне еще что-то гыр-гыр по-своему. Я на колено присел и завалил всех трех.

Потом шел, пока не вышел за город. Увидел танковый след. По этому следу и вышел на какую-то нашу часть… Они меня оставляли, но я сказал, что в свой полк хочу. Через два дня приехал комбат и забрал меня.

Бунин, «афганец», после каждой смерти мрачнеет, долго и мучительно молчит, рассказывает его нештатный «телохранитель» и порученец рядовой Кирилл Жуков. Полковник, да и все в полку не верят, что Зыков погиб. Ведь всех убитых в том бою уже похоронили.

Не верят в полку и в то, что погибли капитан Игорь Черентаев и еще двенадцать солдат из его мотострелковой роты, пропавшие без вести 3 января, когда подразделение, приданное другой части для сопровождения боеприпасов, было отправлено в город без конкретной задачи и попало в засаду.

После этого случая Бунин имел долгий и, видимо неприятный разговор на командном пункте группировки.

«Вышел. Буркнул мне: пошли. Злой – вижу…», – говорит Кирилл.

А может, и не было никакого такого разговора. Но, странное дело, подразделения полка с того дня перестали дергать на усиление, кого бы то ни было.

Сам-то командир полке волевым решением уберег от почти неминуемого расстрела дудаевцами батальон подполковника Валерия Беззубенко. Согласно приказу батальону необходимо было в туманную новогоднюю ночь колонной войти в город. В районе консервного завода эта живая колонна уперлась в колонну мертвую – сожженные машины разведбата 20 дивизии.

Не проехать. А стоять на месте – риск велик. Не дожидаясь приказа «сверху», Бунин вернул батальон на исходную… Зато утром, засветло батальон Беззубенко вошел в город без потерь.

Кстати, о приказах Я попросил в штабе полка показать хоть один письменный приказ на ведение боевых действий. Таковых не оказалось, приказы отдавались только устно! Получалось, что полк регулярной российской армии воюет в городе по собственному почину и, видимо, для собственного удовольствия!

Может быть, поэтому часто получается, что в Грозном полки надерганные из разных округов, воюют как бы семи за себя.

27 января в тяжелом бою в районе улицы Ноя Буачидзе из полка погибло предположительно 12 и ранено 75 человек. «Предположительно» – потому, что снова были без вести пропавшие. Танкисты экипажа лейтенанта Сергея Новокшенова. И кто-то видел, как перед взрывом танка двое покинули машину.

Ночью, 28 января заместитель командира полка Сергей Смолкин с четырьмя разведчиками во главе с командиром раззедроты Андреем Юрченко под перекрестным огнем буквально по метру обследовали место, где взорвался танк Но лейтенант с рядовыми Александром Пономаревым и Александром Шулындиным как в воду канули.

Таких больших потерь, такой трагедии могло бы и не быть, если бы полк, прибывший в Грозный из Ленинградского военного округа выставил на том участке не один, а четыре блокпоста, полностью контролирующих все подходы к огневому рубежу на который выходили танкисты, как это и положено по тактике городского боя.

То, что уральский полк владеет этой тактикой, очевидно. «Белый дом» полк взял, не потеряв ни единого человека. Просто за счет мощного огневого воздействия – танками, с прямой наводки – полк ставит дудаевцев в такое положение, когда удерживать здание становится нецелесообразным и его тут же занимает российская пехота.

– Мы вошли в «Белый дом» почти как на прогулке, – рассказывает разведчик старший сержант Игорь Смирнов, которой собственноручно, вместе с лейтенантом Юрченко, и устанавливал над зданием российский флаг. Зашли группой, с тыла, пешком. Осмотрелись: здание пустое. Мы его и заняли.

Без кровопролития и разрушений старается обойтись командир полка, когда можно решить дело миром. Так было в Старой Сунже, районе Грозного – там находился полк некоторое время. После переговоров со старейшинами и тем более после того, как воины полка восстановили подачу газа в район, проблем у уральцев с местным отрядом самообороны не возникало. Более того, чеченцы сами прикрывали полк от нападения дудаевцев.

Жаль, недолго стоял полк в Старой Сунже. Вскоре для него нашлось место погорячее. Там, где наступление российских войск в очередной раз буксовало.

От такой интенсивной боевой работы солдаты и офицеры полка явно устали. Тем более, что из газет – в Грозный их приходит три: «Красная звезда», «Российские вести» и какой-то еще «Вестник» – они узнают о себе совсем не то, что видят наяву.

Сильно расстроило людей, например сообщение «Красной Звезды», что оказывается, воинские подразделения выведены за пределы Грозного еще 20 января в 15 часов. Бесят сообщения о том, что это МВД, а не армия делает основную работу по очистке Грозного от «духов».

– Пусть тогда эмведешники идут на передовую и воюют, – говорят в сердцах офицеры.

– Они нас хотят здесь всех по-тихому положить, – зло язвят некоторые солдаты.

Нет ни у кого и в мыслях дезертировать с передовой. За весь месяц боев ни одного такого случая не было. Хотя в других частях матери увозили солдат, даже самострельщики были. Напротив, солдаты и офицеры, оказавшиеся в чужой части, стремятся как можно скорее попасть в свой воюющий полк.

– В Афгане было легче, – делится размышлениями майор Игорь Пономарев.

– Знали: две недели боевых, потом две недели отдыха. Люди знали хотя бы приблизительно, месяц своей замены. Неопределенность – самое тяжелое, что может быть на войне. Мы, конечно люди служивые и раз досталось, будем воевать дальше, сколько надо. Только хотелось бы, чтобы и государство относилось к армии не как к «серой скотинке».

Человек на телевизионной войне

По сравнению с руинами в центре Грозного аэропорт столицы Чечни выглядит даже благополучно. Всех-то разрушений – дыра от снаряда в крыше над залом ожидания да копоть от пожара кое-где на посеченном осколками белом фасаде…

Обязательные для любого такого здания часы, конечно, времени не показывают. Циферблаты разбиты. Было бы странно увидеть часы в аэропорту фронтового города, где прибытие и вылет самолетов и вертолетов случаются не по расписанию, а по мере необходимости, явно бесполезны.

Аэропортовских окон-витрин тоже, конечно, нет. Вместо них под опасно нависшими осколками толстого стекла молча сидят вооруженные солдаты, подставляя весеннему солнышку чумазые мальчишеские лица.

Здесь же, на площади перед аэровокзалом, где раньше стояли такси, а сейчас – БТР, собираются группы журналистов в ожидании «борта» на Моздок.

… – Капитан будто что-то почувствовал и как толкнет меня на пол! И над нами – пуля в окно. От снайперки… Нет, пулеметная пуля. Вот такая дыра в штукатурке! – сбивчиво, во второй раз, будто заучивая наизусть, сам себе рассказывает бородатый тип в потертом кожане.

Рядом, не обращая на говорящего никакого внимания, пакуют кинокамеры и жестяные коробки с пленкой его партнеры по съемочной группе.

Поодаль еще одна группа – французы-телевизионщики, одетые в одинаковые синие куртки, азартно пьют воду из длинных бутылок и курлычут на своем языке…

– Мы для них зверушки, – глядя на французов, вдруг говорит молодой офицер, сидящий вместе с солдатами и отличающийся от них только своей шапкой из натуральной цигейки, которая, впрочем, тоже без кокарды. – Они нас снимают, а потом показывают у себя в каком-нибудь своем «Ребятам о зверятах». Как мы тут копошимся в собственном дерьме.

Мне немного обидно за французов. Они, наверное, профессионально сделали свое дело и сейчас вправе немного порадоваться предстоящему возвращению в мирную жизнь.

Но я хорошо понимаю и офицера. Случись ему через двое с половиной суток видеть, как я тороплюсь оформить заявку на вылет, чтобы попасть в последний запланированный на этот день и на этот маршрут вертолет, он столь же сильно ненавидел бы и меня. Потому что ему – оставаться.

И уже только поэтому я не могу ему возразить.

Хотя в целом в российских войсках, да и среди мирных жителей, оказавшихся в занятой российскими войсками части Грозного, отношение к журналистам безразлично-дружелюбное – как к инопланетянам: ну, прилетели люди сюда по какой-то своей нужде, так пусть себе работают. Все равно результаты труда репортеров вряд ли сюда дойдут.

Грозный почти отрезан от информации: телевизоры, если сохранились, с декабря не показывали ничего, кроме редких дудаевских обращений, газеты приходят от случая к случаю. До них только доходят слухи, что эта война, вольными или невольными участниками которой они стали, стала первой телевизионной войной России. Что она уже широко показана, проанализирована, откомментирована и перестала быть сенсацией.

В информационном вакууме людям легко сохранять свой взгляд на происходящее.

– В Грозном мирному жителю еще можно как-то спастись, отсидеться в подвалах, – позже говорил мне на хорошем литературном русском языке чеченец, один из жителей города, оставшийся караулить от разорения нажитый горбом дом. – Но если война перекинется в села, чеченцы как народ перестанут существовать. В селах у нас не принято рыть подвалы, в селах почти все наши женщины и дети. Я молю Аллаха, чтобы этого не случилось. Но скорее всего так все и произойдет.

– Здесь выбивают армию – цвет и будущее России, людей, еще способных что-то делать для нее не за деньги, – говорил мне пехотный майор. И мрачно шутил:

– Хотя в принципе ничего особенного не происходит. Идет плановое сокращение Вооруженных Сил. Ударными показателями встретим десятую годовщину военных реформ!.. А на оставшихся в живых снова свалим всю вину за происшедшее!

«Не стрелять! Маневрировать…»

Слушая рассказы очевидцев новогоднего штурма Грозного, поневоле начинаешь думать, что майор-шутник не так уж далек от истины. Выясняется, что 31 декабря войска входили в город с «демонстрационными целями», что был приказ: «Не стрелять, маневрировать».

Они вошли и вступили в бой. Те, кто не погиб сразу в горящих и взрывающихся БМП и танках, сражались мужественно и осмысленно.

Первый взвод первой роты – всегда внештатный разведвзвод. Им в уральском 276-м полку командовал лейтенант Андрей Иванов. 31 декабря, не останавливаясь после стодвадцатишестикилометрового марша из Моздока, этот взвод первым вошел в ближний пригород Грозного – поселок Садовый.

Взвод должен был встать перед мостом в поселок и ждать своих. Но в полку не было никаких сведений, что ждет мотострелков там, в поселке, кроме какой-то кэгэбешной информации, что население поселка, в общем, отрицательно относится в режиму Дудаева. И умница лейтенант, знаток боевого устава, решил перейти через мост…

В Садовом взвод ждала хорошо организованная оборона дудаевцев.

– Мой взводный погиб героем, – рассказывает командир роты старший лейтенант Игорь Кошелев. – Он отсреливался до последнего патрона. Несколько раз был ранен. Его добили пулей в затылок, только когда он потерял сознание.

Мой солдат, солдат из моей роты Игитов , подорвал себя гранатой вместе с боевиками! Это говорили местные жители, свидетели боя. Лейтенант Иванов и солдаты 1-го взвода – герои. Так и напишите… Только кому от этого легче…

И спустя месяц ротный никак не может себе простить, что не смог, не успел на выручку своему взводу. Все уже было кончено, когда его БМП влетела в поселок.

– Мы вошли в Садовый в четыре часа дня – прямо с марша, на полной скорости. С матрасами, спальниками, палатками – всем ротным барахлом, набитым в десантные отделения, – говорит механик-водитель БМП рядовой Константин Чернышев. – Обстреляли гаражи, откуда по нам била «духовская» бронетехника, и двинулись в центр поселка искать Иванова .

Мы шли, а справа и слева от дороги вставали люди в белых маскхалатах и били по нам в упор из гранатометов. Я думал, буду бояться, но не боялся. Было такое ощущение, что все это происходит не со мной.

Когда первая кумулятивка прошила броню, удар был такой силы, что распахнулись задние люки десантного отделения. Хорошо, у командира был открыт люк. Только из-за этого и целы остались. Но ранило и контузило заместителя командира роты по воспитательной работе лейтенанта Романа Гадиева, шедшего в командирской БМП за наводчика-оператора. Контузило самого Чернышева. Загорелась машина.

– Я несколько раз терял сознание… И мне казалось, что машина сама вывозила нас за деревню.

В поле они выпрыгнули из горящей БМП. «Прощай, родная!». Залегли цепью и начали вести огонь. Неожиданно, будто из-под земли, прямо перед ними вынырнул человек с гранатометной трубой… Только и успели метров на двадцать отползти от БМП – машина взорвалась.

Недалеко стояла боевая машина техника роты старшего прапорщика Александра Суханова. Афанасьича, как зовут его и офицеры, и солдаты.

– Афанасьич все время бросал дымовые шашки, – продолжает Чернышев. – И мы рискнули бежать к его машине. Сейчас я думаю, если бы не побежали – поползли, нас бы точно убили…

Какое-то время спустя у БМП Суханова оказался еще один солдат из роты Кошелева. Парня била истерика, и он никак не понимал, что надо скорее в машину, под прикрытие брони. Пока солдата вталкивали в десантное отделение БМП, возле Чернышева в борт машины тюкнули две снайперские пули, и Константин вдруг понял, что в этом бою его уже не убьют…

Со дня того первого боя прошел уже месяц. Но Чернышев, ушедший в армию с третьего курса факультета механизации сельского хозяйства Екатеринбургского сельхозинститута, – «Все равно когда-нибудь призовут» – так никуда и не обратился со своей контузией. Почему? Многие так делают.

Слух пока не восстановился, зато Константин выучился классно водить БМП. В перерыве между боями он помогает старшему прапорщику Суханову «лечить» последние четыре боевые машины из десяти, имевшихся в роте. Броня этих четырех машин посечена осколками и пулями, разбитые тримплексы – «приветы» от дудаевских снайперов.

Пожилой по армейским меркам техник – 23 года в строю – и молодой солдат ни о какой политике не рассуждают, ни с какими другими войнами свою войну не сравнивают… Они просто работают «на этой войне, как, наверное, работали бы и на любой другой работе.

Рабкрест

Наверное, если бы где ни будь наверху и было принято решение о взятии Грозного тем самым хваленым парашютно-десантным полком, отборная крылатая пехота одолела бы коварного врага за отведенные ей два часа. Однако основную тяжесть этой войны было поручено нести сухопутчикам, среди которых, без ложной скромности, одна из лучших частей по результатам боевой деятельности, – наш уральский 276-й полк.

Чудо-богатыри, гренадеры? Совсем нет.

Вернувшись в Екатеринбург и разбирая толстую пачку писем, переданных мне солдатами и офицерами полка для отправки по обычной – не военной почте (через Москву-400 многие письма почему-то не доходят), я увидел то, что и ожидал. На почтовых безмарочных конвертах, подписанных неровными, торопливыми почерками, открылась вся география Большого Урала и Восточной Сибири: «спальные» районы индустриальных центров, небольшие промышленные города и поселки, русские, татарские, башкирские села и деревни бездорожных «медвежьих» углов, офицерские общежития военных городков.

Насчет офицерских общежитий – это не для красного словца. Многие из офицеров и прапорщиков, воюющих в Грозном, без квартир или нуждаются в улучшении жилья.

– Я третью войну воюю, солдатом, контрактником, прапорщиком – Афган, Таджикистан, теперь – Чечня. А квартиры, обещанной государством, как не было, так и нет, – говорит мне прапорщик Саша Оревков…

Рабкрест, гегемон, пролетариат, промышленный, сельский и армейский, если можно так говорить об офицерах и прапорщиках из нестоличных гарнизонов, – в Чечне снова воюет коренная. Россия.

В Грозном мне рассказывали фантастический, но вполне правдоподобный случай:

– Во время сумасшедших боев в центре причесывали мы дом, ищем боевиков… Залетаем в одну из квартир – роскошный дворец, а не квартира – и видим картину: в столовой, за роскошным антикварным обеденным столом на стульях с высокими готическими спинками восседают пятеро бойцов во главе с капитаном. У каждого в руках по ножу и вилке. С роскошного миллионного столового сервиза чумазые солдаты, неловко орудуя прибором, едят консервы сухого пайка. А на улице – стрельба, снаряды рвутся Капитан увидел нас, смутился, подошел шепнул: «пусть хоть разок в жизни мальчишки отобедают как люди»…

На войне как на войне. Победителю не достается ничего, мародерничать некогда. Трофеи берут те, кто идет следом…

– В Миассе, где я жил до службы, нормальной работы не было. Вот и пришлось идти в армию, – рассказывает контрактник младший сержант Эдуард Вахрушев из разведроты. – Почти все контрактники в полку такие.

Уже вслед ушедшим в Чечню частям только из Свердловской области туда выехало 73 контрактника. Еще 117 готовятся заключить контракты. Вовсе не благородный порыв искупать политические ошибки отцов-основателей демократической России движет взрослыми мужиками. Семьям есть нечего, в войсках хоть какие-то деньги платят – вот основной мотив идущих в солдаты.

Впрочем, то, что «зарабатывают» в Чечне военнослужащие срочной службы, вообще трудно назвать деньгами. Удвоенный оклад денежного содержания этих парней – ниже официальной минимальной зарплаты.

Юрий Сергеевич Немирский из поселка Уренгой Тюменской области, отец сержанта Юрия Немирского – Юрия Юрьевича, значит, – весь январь трудился на войне и вовсе не за деньги. Он отрабатывает самое дорогое, что у него есть, – жизнь сына.

– У сына есть семья, жена и грудная дочь, – рассказывает Юрий Сергеевич. – Но на Новый год, семейный праздник, в отпуск он не приехал, как обещал. Стали мы звонить в Свердловск, к знакомым. Те сходили в часть, узнали: Юру отправили в Чечню.

Тут по телевизору первые известия оттуда. Сноха, Александра, не ест ничего. Внучка орет. Мать, Ольга Ивановна, ходит сама не своя: мол, поеду. Останавливаю ее, говорю: «Давай лучше я поеду. Ты хоть работаешь, а я безработный». В итоге побегали по знакомым, назанимали два с половиной миллиона рублей на дорогу и поехали.

Сначала в Свердловск. В части узнали: сын жив-здоров, воюет в Грозном. Решили ехать дальше. Добрались до Минвод, Моздока, – мир не без добрых людей, — узнали точно, где часть сына. Я оставил мать в Моздоке – она там сейчас в госпитале работает. Добрался до Грозного, нашел тылы полка. Там мне говорят: «Вот машина идет, она людей на дежурство развозит. Там и ваш сын». Нашел я Юру на посту – живой-здоровый! Трое суток пробыл там я с ним.

А в Грозный я пробирался потому, что вез документы, что сын женат и имеет ребенка. Говорят, есть указ Ельцина, что с 1 января всех семейных солдат из армии уволить. Представил эти документы в штаб. А в части об этом указе ничего не знают. Командир мне пообещал: «Будем решать».

Я предложил: «Давайте буду работать у вас, пока решение не состоится. Я первоклассный водитель. И под обстрелом был – в семьдесят втором году в Монголии по нам китайцы стреляли из пулеметов». Зампотех за меня ухватился: «Давай!. Так я здесь и живу. Работаю, на постах солдатикам помогаю стоять… Уволят сына – значит, уедем вместе. Не уволят – буду с ним до демобилизации».

В полку появление отца солдата вызвало замешательство: что с ним делать? Однако выход нашли – предложили заключить контракт. Теперь, пока сын воюет на передовой – и здорово, по отзывам боевых товарищей, воюет – его отец водит к этой передовой машину…

И рядовой Сергей Чуфаров, вышеходивший из окружения и заваливший трех «духов», и рядовой Константин Чернышев, вывезший командира и замполита на горящей машине из-под огня противника, и контрактник-разведчик младший сержант Эдуард Вахрушев, и сержант Юрий Немирский, мастерски снимающий снайперов, награждены ведомственными медалями «За отличие в воинской службе».

На полк выделены 100 таких медалек – их обычно дают солдатам за учения, офицерам – как кому. Говорят, эти солдаты представлены и к настоящим государственным боевым наградам – орденам, медалям «За отвагу», Суворова. Оно приятно, да не за эти железки воюем мы в Чечне, говорили они мне как один.

– Тогда за что? – Выпытывал я и не добивался ответа…

Но, вернувшись из Грозного, всю неделю каждую ночь, до одури переключая телевизионные каналы с одних свежих грозненских новостей на другие и вглядываясь в движущихся среди развалин одетых в полевую форму людей (вдруг увижу знакомое лицо из нашего полка), я иногда думаю, что сражаются наши солдаты и офицеры там не за какие-то высшие интересы высших чиновников и не за страх даже.

А за достоинство нормального человека, за достоинство погон, положенных Отечеством на плечи, за право жить по-человечески, наконец…

Впрочем, каждый из нас волен думать все что угодно, наблюдая чеченскую войну из-за пуленепробиваемого стекла телевизора.

Война – это не «Поле чудес», чтобы давать правильные ответы. На войне только вопросы бывают правильными.

«Здесь живут люди»

Отчего на войне люди говорят негромко? Ненависть сдавливает горло? Инстинкт самосохранения не позволяет зря пережигать нервы? Или так реагирует душа на беду, посреди которой жить день ото дня?

– Беженцы – старики да старухи. Среди них – две женщины с грудными детьми. Плачут, просят забрать из-под обстрела… Вот и пришлось всю ночь за трамвай работать, – негромко рассказывает механик-водитель БМП рядовой Дима Ибраев.

На старый Новый год Ибраев под огнем дудаевцев вывез в безопасный район от центрального грозненского стадиона – там в это время проходила передовая – 130 мирных жителей. Загрузит полный десант людей, сделает ходку в тыл, вернется назад той же дорогой… Чем не трамвайный маршрут!

Дима удивляется, что кому-то приходит в голову считать эти рейсы втыл поступком выдающимся. Какие подвиги могут быть на проклятой всеми войне? Разрушения, смерть, бесчестье – вот правда январского штурма Грозного. Нет правил, нет жалости к противнику – вот правда чеченской войны.

Но вся ли это правда?

Другая сторона медали «за второе покорение Кавказа» – будь такая учреждена – это отчаянная, ежечасная кропотливая борьба за право живых на жизнь, а мертвых – на достойную смерть.

Приметы этой тихой, без выстрелов и взрывов борьбы в Грозном можно увидеть на каждом шагу.

Вот на железных воротах частных домов написано мелом: «Здесь живут люди». Вот седой старик мерно шагает с ведрами, полными воды. Мимо бегут солдаты, стреляют куда-то – тренируются для настоящих атак. А старик идет и идет. Ему надо донести воду…

– Местным жителям помогаем, чем можем, – говорит полковник Сергей Бунин. – Конечно, мы не Красный Крест. Но в хлебе, консервах, медикаментах никогда местным жителям не отказываем.

Российских солдат и офицеров в Грозном, само собой, прежде всего волнует судьба жителей города, которых с известных пор принято называть русскоязычными. Таких в городе, ставшем фронтовым, – большинство. По некоторым данным – до 80 из 120 тысяч оставшихся.

Чеченцам есть куда уходить – к родне, в села. Русским – некуда. Кто смог, уехал еще до войны. А оставшиеся – совсем сироты.

Солдаты и офицеры отмечают, что даже раздачей гуманитарной помощи у консервного завода, в непосредственной близости от бункера законных военных и гражданских властей, заправляют чеченцы, которые выдают эту помощь в первую очередь своим соплеменникам.

– Он с утра здесь наш хлеб жрет, а вечером переходит на ту сторону и в нас стреляет, – говорят вернувшиеся с передовой.

Впрочем, военные предпочитают не вмешиваться в порядок вещей. Есть гражданская власть, она и должна разбираться. В глубоком тылу, каким считался к той поре консервный завод, те, кто с передовой, – люди временные.

Врачи из медицинского отряда спецназначения, развернувшего полевой госпиталь прямо в Грозном, не могут позволить себе роскошь не замечать раненых местных жителей.

– У нас нет возможности принимать гражданское население. Ежедневно в госпиталь доставляют по сорок-пятьдесят военных. У каждого – три-четыре ранения. Осколочные, пулевые. Тяжелые – в лицо, голову, – рассказывал в январские дни штурма Грозного заместитель начальчика отряда подполковник медицинской службы Владимир Белешевич. – В госпитале всего три операционных стола, и почти каждая операция продолжается пять-шесть часов. Офицеры-врачи, хирурги Слава Смородинский, Валера Дроздецкий, Саша Кондашов, анестезиотог Игорь Холодов, с ног валятся от усталости, работают по двадцать восемь-тридцать часов к ряду… По идее гражданским населением должен заниматься госпиталь Министерства по чрезвычайным ситуациям. Да где тот госпиталь и то МЧС?! Поэтому ранеными из гражданских занимаемся, конечно же, мы…

В январе в госпиталь ежедневно поступало в среднем 10 гражданских пациентов. Им оказывали первую помощь, оперировали по неотложным показаниям и эвакуировали на Большую землю.

– Ранения у гражданских такие же, как у военных: минометчики и снайперы не разбирают целей… Как правило, половина раненых жителей Грозного – русские, половина – чеченцы. – угадывая законный вопрос, отвечает на него подполковник.

– Однажды с передовой нам привезли трех тяжелораненых боевиков-чеченцев. Разведчики, взявшие их, очень просили, чтобы пленные выжили. Наши хирурги сделали все, что смогли. Но, увы, слишком тяжелыми оказались ранения.

В полевом госпитале занимаются и отправкой «груза 200». Первые убитые, поступившие в грозненский полевой морг были сильно изуродованы. Дудаевцы издевались над еще живыми и уже мертвыми солдатами и офицерами.

Солдаты знают о судьбе майкопцев и не питают ни малейших иллюзий насчет благородства боевиков Еще одна дикая особенность этой войны, к естественному страху смерти примешан страх посмертного срама. Нам со школьной скамьи внушали: «Мертвые сраму не имут». В Чечне выяснилось, что может быть иначе.

В 276-м полку убитых и раненых не бросают, до последнего ищут каждого пропавшего без вести. Если надо – вступают в бой. Если это возможно – решают дело миром.

Тринадцать человек из полка погибли в первые сутки штурма в пригороде Грозного. Тринадцать тел надо было забирать – афганский опыт командира полка не подсказывает иного решения. Через случайно найденные связи командир обратился к духовенству поселка с просьбой по мирному забрать погибших. Те в ответ потребовали личной встречи и личных гарантий безопасности поселка.

На обыкновенных «Жигулях» командир и его зам, Виктор Ятло, ездили в поселок. Они и автоматы с собой не брал. Провели переговоры, вывезли тела.

Святая Медина

– Не бомби Россия Чечню, а только по настоящему блокируй – через месяц чеченцы отдали бы Дудаева Ельцину, – втолковывает мне чеченец Руслан. – Кто распустил миф, что вся Чечня за Дудаева? За него была только шпана, которая ничего не умела делать, кроме как грабить и стрелять.

Руслан – интеллигент, нефтяник, преподаватель грозненского института, пятнадцать лет проработал в Нижневартовске. Вернулся домой, едва успел обжиться, тут – дудаевщина, потом – война. Во время бомбежки Грозного его ранило. Попал в первую городскую больницу. Потом палату пришлось сменить на подвал.

Когда в первый раз Руслана хотели расстрелять солдаты внутренних войск, прочесывающие занятые кварталы города, его спасла русская женщина и ее маленькая дочь, которые прятались от обстрелов в этом же подвале. Женщина сунула Руслану в руки девочку и сказала солдатам: «Это мой муж». Руслана не расстреляли…

С десятого января Руслан вместе со случайными своими военными знакомыми, чеченками Мадиной и Розой, ингушом Хусейном, который теперь, после пережитого в Грозном, при всех проверках называется чеченцем, хоронят непогребенные тела жителей Грозного, помогают, чем могут живым. Мадина и Роза – медицинские работники, а все больницы в Грозном теперь, естественно, не работают.

У них, конечно, есть фамилии. Но они скрывают их. Дудаевцы, уходя сказали, что уничтожат семью всякого, кто будет сотрудничать с русскими. Они формально и не сотрудничают. В представительстве МЧС им под честное слово выдали машину – вывозить трупы. Но за пять дней до нашей встречи у водителя, Висы, омоновцы убили брата. И с тех пор Виса пропал…

Денег за свою работу они не получают. Впрочем, деньги мало, что значат в разрушенном войной Грозном. С могильщиками – стариками из поселка Калинина, по-чеченски – Мааса, они расплачиваются самой ходовой местной валютой – водкой и сигаретами, которые покупают, тратя собственные сбережения по 25 тысяч за бутылку и 3,5 тысячи за пачку…

Второй раз Руслана и с ним Мадину чуть не убили чеченцы. Они ехали на машине к раненому и увидели боевиков готовых стрелять.

– Святая Медина, – говорит про Мадину Руслан. – Есть у мусульман такая добрая святая.

Мадина шла впереди машины и кричала по-чеченски:

– Парни, не стреляйте. Мы из Красного Креста…

Если бы боевики начали требовать документы!..

А с международной организацией милосердия их связывают только две вещи. Сшитый из двух белых простыней, с огромными красными крестами на спине и груди, халат Руслана и канцелярская тетрадь, в которую, они записывают каждый день, прожитый на войне, и все, что удалось в этот день сделать.

Вот запись только об одном дне. 17 января: «Захоронены около моста консервного завода два трупа: Николайзен Владимир Яковлевич, 1946 года рождения, второй неизвестен. Оказана медпомощь 10 чел. Найден мальчик, Дроздов Тимур (около 8 лет), забрала Ковалевская Мария Леонидовна, преподаватель СШ № 8».

За двадцать последних дней января, когда в северной части города наступило относительное затишье, Мадина, Роза, Руслан и Хусейн сумели открыть 5 медпунктов, похоронить 75 трупов, оказать медицинскую помощь
почти 300 раненым.– Неужели ничего никогда не изменится в нашей жизни! – вдруг тихо сказал чеченец-ингуш Хусейн, сидевший молча в стороне все время нашего разговора. – Кавказская война, выселение в Турцию, выселение в Сибирь, теперь вот эта война…

Каждые пятьдесят лет истории нашего народа с нами случается катастрофа!А у русских разве иначе?! – хочу крикнуть я в ответ. Но не кричу – на войне это не принято…

Вадим Дулепов. 14.10.1995

По теме:

Первая чеченская война. Выпуск программы «Итоги». Февраль 1995 г.
Первая чеченская война. Выпуск программы "Итоги". Февраль 1995 г. Выпуск программы "Итоги" с Евгением Киселевым о событиях происходивших в Чеченской Республике в феврале 1995 года, во время ...
Грозный. Первая чеченская война. 1996 год
Грозный. Первая чеченская война. 1996 год Видеоролик под чеченские песни с кадрами, снятыми в первую чеченскую войну, во время операции "Джихад" в Грозном, в августе 1996 года.
Участник боя под Ярыш-Марды в первую чеченскую войну
Участник боя под Ярыш-Марды в первую чеченскую войну Передача телестудии г. Владимира о нападении банды Хаттаба, на колонну 245 полка, под Ярыш-Марды 16 апреля 1996 года. В ...
Первая чеченская война. Прокляты и забыты
Первая чеченская война. Прокляты и забыты Художественно-публицистический фильм Сергея Говорухина «Прокляты и забыты» о первой чеченской войне. Сюжет фильма строится на противопоставлении — с одной стороны, демонстрируются документальные ...
Первая чеченская война. Фокусник Фомин в фокусе объектива
Первая чеченская война. Фокусник Фомин в фокусе объектива Многим известна эта фотография времен первой чеченской войны, внештатного фотокорреспондента журнала "На боевом посту" Олега Смирнова. На бревне, прикрепленном ...
Первая чеченская война. Правда о войне в Чечне
Первая чеченская война. Правда о войне в Чечне Чечня, Грозный, март 1996 года. Вырезка из чьей-то любительской съёмки. Похоже на записи сборного отряда ОМОНа в Чечне, но ...
Первая чеченская война. Спецназ. Крещение в аду
Первая чеченская война. Спецназ. Крещение в аду Фильм "Спецназ. Крещение в аду" о начале первой чеченской войны, рассказывают участники январских боевых действий 1995 года. Москва праздновала наступление Нового ...
Новогодний штурм Грозного. Переговоры комбрига 131 бригады. Первая чеченская война
Новогодний штурм Грозного. Переговоры комбрига 131 бригады. Первая чеченская война Переговоры полковника Савина, комбрига 131 Майкопской бригады, и "правозащитника" Сергея Ковалёва во время штурма Грозного в первую ...
Первая чеченская война. Виталий Носков. Штурм Грозного 1. Снег на броне
Первая чеченская война. Виталий Носков. Штурм Грозного 1. Снег на броне В рассказе моего друга, офицера-десантника, прошедшего через ад новогоднего, с 1994 на 1995 год, штурма Грозного, ...
Первая чеченская война. Один из этапов спецоперации по освобождению Гудермеса
Первая чеченская война. Один из этапов спецоперации по освобождению Гудермеса Когда идут бои, тем более, такие как при штурме Грозного в январе 1995г., то думать о полноценной ...
Первая чеченская война. Апрель 1995 год
Первая чеченская война. Апрель 1995 год Видео снятое во время первой чеченской войны, в одном из мотострелковых подразделений Минобороны. На раритетной записи быт, местность, обстановка в Чечне.
Первая чеченская война. Время героев. Покушения на Джохара Дудаева
Первая чеченская война. Время героев. Покушения на Джохара Дудаева Программа «Время Героев». О секретных операциях российских спецслужб. О мужестве, доблести и самопожертвовании людей, которые рисковали собой не ...

Присоединяйтесь к нам:

Добавить комментарий