Томирлан Мизандари. Военный дневник
Томирлан Мизандари родился в Москве, вырос в детдоме. Окончил 8 классов общеобразовательной школы, десятилетку вечерней. Работал помощником сталевара. В 18 лет был призван в армию, службу проходил в Афганистане, в войсках спецназа. С 1993-го по контракту служил в Абхазии, Чечне. В результате ранения в 2000 году потерял зрение. Автор прозаических и поэтических произведений о войне.
Война вбита в нас намертво. В кровь, в гены. Она снится тем, кто пришел с войны. Даже те, кто никогда не воевал, видят сны про войну – другие сны. Но и в этих снах все, как наяву – страшно. Те, кто воевал, иногда рассказывают нам были о войне. Мы почти верим, потому что трудно полностью принять их рассказы – страшно. Но вот какая штука: про войну мы скорее поверим ветерану Великой Отечественной, чем нашему современнику, сверстнику, который только что вернулся с юга, из командировки. С войны. С какой такой войны? – спрашивают его. С Великой Отечественной, горько шутит он.
Томирлан Мизандари пишет про войну, потому что не любит о ней рассказывать – по нескольким причинам. Назовем три из них: когда слушающему все равно; когда, наоборот, не все равно, а дай ему побольше крови, и когда непонятное чувство злобы возникает у слушающего к рассказчику. А так как душа ноет и надо выговориться, надо рассказать правду, как это было (слишком много грязи и лжи о войне в газетах и на телевидении), – поэтому Томирлан пишет. Большинство рассказов в стол.
Его проза правдива и страшна. Страшнее даже наших снов. Потому что она о войне. Рассказ «Военный дневник» – это документальные записи нескольких дней из жизни на войне. Эта правда нужна погибшим товарищам.
Сегодня, в четыре часа утра (по местному времени), начинаем выход из окружения. Выходим группой из семнадцати человек. Из них пять человек – груз 200 (убиты) и трое тяжелых. Остальные, те, кто в состоянии передвигаться и нести груз, имеют ранения различной степени тяжести. Я ранен в живот, по касательной, рана глубокая, но, по-моему, не опасная.
Убиты: Горелов Михаил Осипович. Капитан. Командир отделения. Кротов Сергей Андреевич.
Старший сержант. Максимов Петр Анатолиевич. Сержант. Ягода Андрей Игоревич. Солдат. Перегудный Константин Петрович. Солдат.
Связи нет. Боеприпасов почти не осталось. Восемь гранат. И по полтора рожка на брата. Медикаментов и бинтов нет. Из продуктов — консервы (мясные) и галеты. Воды (питьевой) восемь солдатских фляг, это совсем худо. Единственная надежда на то, что прежде, чем рация была уничтожена, нас все-таки запеленговали и уже ищут. Убитых берем с собой. Закон спецназа, или все, или никто.
19 июня 1995 года.
Час назад умер Сережа Полищук. За несколько минут до смерти пришел в себя и сказал, что умирает. Умер в сознании.
Остановились на перевязку. Рвем тельняшки на бинты. Раны обрабатываем мочой и засыпаем сигаретным пеплом, но это мало помогает. У многих раны почернели и начали мокнуть. В отряде появился неприятный запах. Это начали разлагаться трупы. Жара за 40. Воды осталось совсем мало. Отправили группу из трех человек искать воду. Группа вернулась через четыре часа ни с чем. Кругом скалы. Вертушек так и нет.
21 июня 1995 года.
Ночью возле лагеря появились шакалы. Всю ночь выли и норовили пробраться к мертвым. Огонь, естественно, не зажигаем. Стрелять не можем. Отгоняли по очереди камнями. Темень, хоть глаз коли. Когда рассвело, увидели, что Сереже Кротовуте все-таки умудрились обглодать лицо. После небольшого совета убитых решили хоронить. Положили всех вместе и завалили камнями. Документы, награды, письма и личные вещи взяли с собой.
После перевязки, когда уже тронулись в путь, умер Коля Пак. Вернулись назад. Стали решать, как хоронить. Разбирать общую могилу или положить рядом. Дорешались до того, что подрались. Слава богу, до крови не дошло. Обстановка в отряде напряженная.
Каждый знает, что его ждет, если нас не найдут. Решили так: отходим от могилы километра на два и становимся лагерем на сутки. Всем нужен отдых.
Делая себе перевязку, увидел, что края раны почернели и вывернулись наружу. Затягивая повязку, чуть не потерял сознание. Ребятам пока решил не говорить.
22 июня 1995 года.
Утром обнаружили, что нет Кирилла Мартынова. Разошлись в разные стороны на поиски. Нашли через час на могиле. Покончил с собой. Прислонил штык-нож к груди и всем телом упал на него. Рядом, придавленная камнем, лежала записка: «Все, больше не могу. Лучше так». Похоронили рядом и вернулись в лагерь. Скоро подошли еще ребята. Не вернулись только двое: Жора Братов и Саша Петровский, которые отправились на север. Ждали до вечера, потом решили ждать еще до утра, но и утром они не вернулись. Ждали еще сутки. Кончилась вода, и кончаются консервы. Через сутки умер последний тяжелый, Андрей Скворцов. Больше ждать не можем. Оставили тайник, две консервы, четыре пачки галет и записку. Обозначили условным знаком и, похоронив Андрея, ушли.
Очень болит рана. Все время из нее что-то сочится, но пока еще терплю. Ночью решил завязывать себе рот, чтобы не закричать во сне.
25 июня 1995 года.
Нашли колодец, вода не совсем хорошая, но пить можно. Пока живем.
26 июня 1995 года.
Целую неделю не вел дневник. Да, впрочем, писать-то было особенно не о чем. Сегодня в два часа дня, отдыхая на привале, вдруг услыхал шум вертушек. Думал, показалось, но шум услышали и другие. Долго сидели, боясь шевельнуться. Ждали, что вот-вот найдут. Но те все стрекотали где-то в стороне, то справа, то слева.
Через час улетели. Нас так и не обнаружили. Долго сидели молча, потом вдруг заплакал Юра Арбаков, за ним заплакали все. Решили сдвинуться влево, к югу километра на полтора, стать лагерем и ждать, вдруг еще прилетят. Хотя все понимают, насколько ничтожно мала вероятность.
Пройдя с полкилометра, чуть не нарвались на караван. Но все обошлось. Караван ушел.
Голодаем. Вода, хоть и протухшая, но пока еще есть. В отряде из-за воды началась дизентерия.
У меня, по-моему, началось заражение. Не знаю, сколько еще продержусь. Ребята – как порох, достаточно одного слова, и начнется бойня.
2 июля 1995 года.
Ночью вдруг показалось, что меня кто-то зовет, встал и пошел. Пришел в себя только тогда, когда меня догнал часовой. Долго не мог понять, где я. Из раны уже откровенно воняет мертвечиной.
5 июля 1995 года.
Утром не проснулись Ян Марантиди и Леша Строгов. У нас не хватило даже сил, чтобы похоронить их. Когда уходили, оглянулся и увидел, как вокруг них собираются шакалы.
8 июля 1995 года.
Господи, как глупо все….
Последняя фраза в дневнике была написана за два с половиной часа до того, как мы, оставшиеся в живых, я и Сережа Ариджанов, нарвались на разведгруппу боевиков и приняли короткий, но страшный бой….