Цхинвал

Рассказывает
Александр Янович Сланов, руководитель Регионального отделения
общественной организации ветеранов Воздушно-десантных войск и войск
специального назначения «Союз десантников» Республики Северная
Осетия-Алания:

– 1 августа 2008 года
во Владикавказ приехали сотрудники Министерства внутренних дел Южной
Осетии – кадровики и представители ОМОНа. Они обратились в осетинское
отделение Союза десантников России и к казакам с просьбой помочь
укомплектовать ОМОН профессионалами: снайперами, специалистами по
минно-подрывному делу, операторами БМП (боевая машина пехоты. – Ред.) и
БМД (боевая машина десанта. – Ред.). Я их представителю полковнику
говорю: «Завтра День Воздушно-десантных войск. Каждый год в этот день мы
сначала поминаем наших погибших товарищей, а потом начинается уже сам
праздник – день ВДВ. Приходите часам к десяти утра на Аллею Славы, где
похоронены ребята, погибшие и в ингушских событиях в начале 90-х годов, и
в Чечне. Я вас представлю, и вы уже сами конкретно скажите, кто вам
нужен и в каких количествах, сколько человек»».

Утром 2 августа к десяти утра они не
пришли. Мы их ждали-ждали. И было уже почти двенадцать часов дня. Я
начал звонить в Южную Осетию – поздравлять наших десантников. А они мне
говорят: «В ночь с первого на второе грузины – снайперы и минометчики –
обстреляли Цхинвал, погибли шесть человек, больше десяти ранены. Так что
нам не до праздника». Я понял, почему их представителей не было у нас.
Ночью, когда им сообщили об обстреле, все они срочно выехали в Цхинвал.

Мы уже помянули погибших, за праздник
выпили. Поэтому я ребятам об обстреле ничего говорить не стал – а все
они уже были в самурайском настроении и в Цхинвал пошли бы пешком, не
остановить. Я только своему активу сказал: «Завтра встречаемся, надо
обсудить кое-какой вопрос».

Третьего августа я им рассказал, что
произошло в ночь с первого на второе августа и что МВД Южной Осетии
просит оказать помощь людьми. Мне ребята отвечают: «Ты, командир,
поезжай на место и разберись сам: кто им нужен, сколько человек. Нам
надо будет потом три-четыре дня: кому-то с работы уволиться, кому-то
отпуск за свой счёт оформить, кому-то домашние дела завершить».

В ночь с четвёртого на пятое августа я и
еще пять ребят-десантников выехали в Цхинвал. Приехали мы в пять утра.
Нас руководство республики прикомандировало к бойцам осетинского
батальона, который стоял в Хетагурово. Это первый насёленный пункт на
пути от грузинских позиций к Цхинвалу. Он по форме напоминает подкову и
окружён по периметру грузинскими селами.

Шестого августа были два сильнейших
обстрела Хетагурово. Я послал смс-сообщение Председателю Союза
десантников России генерал-полковнику Владиславу Алексеевичу Ачалову. Он
мне сразу перезвонил. Как раз шёл бой. Я даже трубку телефона в сторону
отвёл, чтобы он сам услышал, что у нас происходит.

Проблема на тот момент была в том, что
против наших ручных гранатометов и стрелкового оружия у грузин были
миномёты, БМП, то есть тяжёлое вооружение. Силы из-за этого у нас с ними
оказались неравными.

Само село Хетагурово находится на высотке. А
на другой высотке примерно в километре, если по прямой, грузины
построили укрепрайон. Там они закопали в капониры БМП-2, сделали
долговременные огневые точки. Там же находились у них миномёты и
крупнокалиберные пулемёты.

Осетинские бойцы были рассредоточены на
блок-постах, которые расположены между Хетагурово и грузинскими сёлами.
Но огонь грузины главным образом вели по самому селу. Жителей в нём было
очень много, потому что уходить-то им по-существу было некуда. Я уже
говорил про форму села в виде подковы. В Цхинвал можно было уйти только
по Зарской дороге, участок которой хорошо простреливался со стороны
грузинских сёл.

Цель у грузин была очевидная: нанести
максимальные потери мирному населению, чтобы люди запаниковали и начали
из села бежать. Дело в то, что Хетагурово было, как обычно военные
говорят, танкоопасным направлением. Именно через Хетагурово грузины
танки в Цхинвал потом и ввели. А обстрелы – это огневая подготовка перед
танковой атакой. Только обычно в таких случаях огонь ведут по боевым
позициям противника и его оборонительным сооружениям. А тут грузины
ровняли с землей само село вместе с мирными жителями.

Мне Ачалов говорит: «Поезжай в Цхинвал к
министру обороны Южной Осетии, расскажи о ситуации и объясни, чего не
хватает для организации обороны. Я, со своей стороны, выйду на первого
заместителя министра обороны России, который до этого командовал ВДВ, и
расскажу о сложившейся обстановке».

Первый обстрел длился часа два с половиной.
После разговора с Ачаловым я обратился к командиру осетинского
батальона. Он выделил мне машину с водителем, и я поехал в Цхинвал к
министру обороны, генерал-майору Луневу Василию Васильевичу, и рассказал
ему о сложившейся ситуации. А он мне отвечает: «Я два месяца назад
отправил заявку, куда следует, как раз на тяжёлое вооружение. Но пока
тишина». Ещё я рассказал ему о разговоре с Ачаловым. А он мне: «Неудобно
как-то через голову моего руководства действовать». А я сижу и про себя
думаю: «У тебя, брат, война начинается, а ты всё о субординации
думаешь». Но вслух я ничего не сказал – он всё-таки генерал, я не могу с
ним так разговаривать.

В этот день как раз во время совещания
силовиков Южной Осетии в Цхинвале, на котором я присутствовал, был
второй сильный обстрел Хетагурово. Поэтому в ночь на седьмое августа
Минобороны Южной Осетии направило в Хетагурово три танка Т-55 и две БМП.
К слову сказать, все бронетанковые силы Южной Осетии на тот момент
состояли из пяти танков Т-55 образца 1955 года. И вот эти три танка
начали артиллерийскую дуэль с грузинским укрепрайоном на высотке, откуда
те вели массированный огонь по Хетагурово.

Рассказывает танкист Владимир В.:

– В Хетагурово мы прибыли утром 7 августа.
Нам была поставлена задача уничтожить грузинский укрепрайон, который
находился на высотке недалеко от Хетагурово. В 2004 году грузины эту
высотку у нас отбили. И за последующие четыре года этот укрепрайон
«выпил всю кровь» у тех, кто находился в Хатугурово: оттуда постоянно
шли обстрелы и самого села, и позиций наших бойцов вокруг него.

Позиции грузинские мы обнаружили заранее и
знали, что на высотке у грузин стоит танк, БМП и «фаготы»
(противотанковые ракетные комплексы. – Ред.). Решили мы применить против
грузин так называемую «тактику подскока». Это довольно рискованное
предприятие, но оно дало свои результаты. Суть вот в чём: из укрытия на
открытое место выезжает наша БМП, открывает огонь по грузинским позициям
и как можно быстрее отходит назад. Грузины, естественно, отвечают: бьют
по тому месту, откуда стреляла БМП. Но её уже там нет, она отошла. И в
этот момент мы засекаем их огневые точки. Дальше на прямую наводку
выходит наш танк, производит несколько выстрелов и тоже отходит назад.

Бой получился скоротечный, длился не больше
часа. Выходить на стрельбу прямой наводкой нам пришлось трижды. В танке
у меня был полный боекомплект – сорок один снаряд. Огонь мы вели
достаточно интенсивно, и я выпустил все снаряды, кроме пятнадцати
бронебойных. Ими стрелять в этой ситуации было бесполезно: ведь это
просто железные болванки.

По результатам можно сказать, что
отстрелялись мы успешно, практически каждый выстрел нашёл свою цель.
Грузинские танк, БМП и почти все те, кто находился на высотке, были
уничтожены. Уже после войны я поднимался на эту высоту, а потом
разговаривал с жителями окрестных сёл. Они рассказали, что после этого
боя здесь осталось лежать около сорока грузин.

Да, вот ещё что интересно. Тогда, именно
седьмого августа, в Хетагурово работали телевизионщики с одного из
российских каналов. Начался бой, а они снимают телекамерами, и при этом
ещё задачи нам ставят: башню туда поверните, сюда поверните… Мне
пришлось вылезти из танка и отправить их куда подальше. И как раз в этот
момент совсем рядом с телевизионщиками разрывается снаряд. Место там
болотистое, поэтому корреспондента с головы до ног окатило грязью… Мы
подумали, что ему, точно, конец пришёл, ведь разрыв был совсем близко.
Подбегаем – а он грязный весь, глазами моргает. Но – ни единой
царапины!..

Когда бой закончился, у нас почти полностью
пропала связь: грузины стали её глушить. Причем временами связь снова
появлялась. Но, как потом выяснилось, как раз в этот самый момент
грузины наши переговоры записывали.

Снаряды у нас закончились, заправить танки
было негде, поэтому из Хетагурово нам пришлось отойти к Цхинвалу. А в
четыре часа утра восьмого августа в Хетагурово вошли уже грузинские
войска. Наши же танки в тот же день перебросили ещё дальше, в Джаву.
Ведь российские войска, которые уже начали подходить к Цхинвалу, в
горячке боя вполне могли перепутать осетинские танки с грузинскими.

Рассказывает Александр Янович Сланов:

– Укрепрайон на высотке удалось уничтожить.
Но тут же грузины начали стрелять по Хетагурово из 152-миллиметровых
САУ (самоходная артиллерийская установка. – Ред.). Эти установки были в
соседних грузинских селах на расстоянии не более пяти километров. Часа
два с половиной или три многострадальное Хетагурово грузины из этих
«саушек» утюжили.

Наши танки Т-55 очень старые. И моторесурс у
них был почти полностью выработан, и боеприпасы к ним тоже были старые.
Да и вообще снарядов после интенсивного боя у наших практически на
осталось. Потому полноценно продолжать артиллерийскую дуэль с
грузинскими САУ наши танкисты уже не могли.

В Цхинвале во второй половине дня седьмого
августа стало известно, что Саакашвилли выступил по телевизору и объявил
перемирие. Отношение у нас к его выступлению было двоякое. Вроде бы он и
официально объявил о перемирии, вообще-то это же серьёзное заявление,
так, по крайней мере, должно быть. Потому надежда на мир у нас всё-таки
была.

Я выехал из Хетагурово на встречу с
министром внутренних дел, чтобы всё-таки обсудить тот вопрос, ради
которого я вообще оказался здесь – комплектование ОМОНа. Меня забрал
оттуда мой друг, который специально приехал в Хетагурово за мной.
Министр сказал, что он едет на переговоры с грузинами. Потом говорит:
«Завтра подходи часам к десяти, мы с тобой ещё переговорим». Тогда уже
были проблемы с бензином. Друг мне предложил: «Давай ты у меня
переночуешь, чтобы машину туда-сюда не гонять. А завтра после разговора с
министром я тебя отвезу в Хетагурово».

В половине двенадцатого ночи седьмого
августа в Цхинвал прилетели первые мины и снаряды, потом начали работать
ГРАДы. Многие люди в городе в это время уже спали. Кто-то ещё телевизор
смотрел, кто-то припозднился с ужином. И тут начинается массированный
артиллерийский огонь по спящему, по существу, городу. Работали очень
методично и организованно. ГРАДы залп произведут, начинают перезаряжать –
в это время бьют 152-миллиметровые САУ и 120-миллиметровые миномёты.
Всё было у них продумано.

Но в Цхинвал танкам войти можно было
практически только через Хетагурово. Нашим бойцам, которые в основном
были разбросаны по блок-постам, дали приказ отходить в сторону Джавы по
Зарской дороге. Уж больно силы были неравные. Ручные гранатомёты,
которые были у наших, бьют всего на шестьсот пятьдесят метров. А у танка
дальность прямого выстрела – почти два километра. Поэтому грузины,
танки которых вошли в Хетагурово в четыре часа утра, село, можно
сказать, гусеницами просто раскатали, как хотели…

Утром восьмого августа над Цхинвалом
появились «грачи» (СУ-25, фронтовой бомбардировщик. – Ред.). Пролетали
они очень низко, было видно, что они камуфлированные. Народ подумал, что
это  «грачи» российские, люди выбежали на улицы – машут руками,
 приветствуют их. А грузинские самолёты в это время развернулись и
ударили по мирному населению ракетами.

К двум часам дня грузины заняли больше
половины Цхинвала. Сопротивление было по всему городу. Кто-то из наших
бойцов успел отойти, а кто-то остался в тылу у грузин. Их артиллерия по
мере продвижения по городу танков и пехоты переносила огонь на те
районы, которые ещё не были захвачены, чтобы по своим не ударить. Сам я в
это время был в районе Текстильщики. По нему огонь ГРАДов практически
не прекращался. Минуты на три интенсивность спадала, хотя в это время
всё равно прилетали снаряды от САУ и мины. А потом опять начинали
работать ГРАДы.

Могу точно сказать, что жители Цхинвала
держались очень сплочённо. Помогали друг другу, прятали у себя в
подвалах тех, у кого подвалов не было. Паники тоже особой не было. Но
было абсолютное понимание: надежда – только на Россию. Все ждали: ну
когда же наконец появятся российские войска?..

В районе трёх часов дня восьмого августа на
наших полевых командиров вышли по радио российские военные. Наших
начали запрашивать по их позывным: «Вы где, выходите на позиции». Те
отвечают: «Хорошо. А помощь будет?». Отвечают: «Да, помощь будет». Но,
насколько я знаю, российские войска к тому моменту на территорию Южной
Осетии ещё не вошли.

Наши бойцы из министерства обороны Южной
Осетии, МВД, КГБ, ополченцы перегруппировались и атаковали грузин. В
городе, имея ручные гранатомёты, воевать с танками, БМП и БТРами уже
можно. Вспомните, сколько наших танков было подбито в своё время при
штурме Грозного. Сколько точно было подбито единиц грузинской
бронетехники, я не знаю. Но звучала цифра: около двадцати пяти. На
улицах осталось много убитых грузин. Когда их атаковали, они начали
забегать в дома, прятаться…

Я находился рядом с радиостанцией, которая
работала на волне, где переговоры между собой вели наши полевые
командиры. Они запрашивали друг у друга обстановку в зоне
ответственности, координировали действия. И по их переговорам стало
понятно, что  к восьми часам вечера Цхинвал был практически очищен.
Около девяти часов были подбиты две БМП и ещё две БМП захвачены. К тому
же времени были зачищены и сёла под Цхинвалом.

Всю ночь с восьмого на девятое продолжался
артобстрел. По городу опять били десятки ГРАДов, САУ и миномёты. Утром
девятого августа их штурмовики снова бомбили город. Утром девятого
августа, ближе к обеду, в эфир вышел Анатолий Константинович Баранкевич.
Раньше он был министром обороны Южной Осетии, потом стал секретарём
Совета безопасности. Сам он восьмого августа днём тоже находился в
Цхинвале, лично подбил танк. Он запросил по позывным полевых командиров.
Те доложили ему обстановку. Переговоры велись, естественно, условными
кодами. На Баранкевича, в свою очередь, вышел представитель российских
войск, позывной у него был «Стрелок» (позывной изменён. – Ред.).

Наши командиры доложили Баранкевичу, что
они наблюдают большое скопление грузинской пехоты и около ста пятидесяти
единиц бронетехники. Они назвали координаты. Баранкевич эти координаты
передал «Стрелку» и говорит: «Ребята, накройте их, пока они находятся в
районе ожидания или сосредоточения». Ему ответили: «Мы вас поняли,
сейчас артиллерией накроем». Прошло часа полтора-два, но огонь
российские войска по скоплению живой силы и техники грузин так и не
открыли…

Сам я находился всё в том же районе
Текстильщики. Постоянно был наверху, но где-то к обеду спустился в
подвал, где находилась радиостанция, чтобы послушать последние новости.
Женщины плачут. Спрашиваю: «Что случилось?». Отвечают: «Командиры по
радио сообщают, что гранатомётные выстрелы почти закончились. Со стороны
района, который в народе называют Шанхаем, в город снова начали входить
грузинские войска».

Сопротивление грузинам всё равно было, наши
ребята упирались до последнего. Но уже сказывались проблемы с
боеприпасами, особенно с гранатомётными выстрелами. Без этого как с
танками бороться? Я слышал, как полевые командиры друг друга опрашивали
что у кого осталось, и совещались, как дальше оборону держать. И вот
ситуация дошла до того, что грузины уже начали зачистки в тех районах,
через которые они вошли в Цхинвал. Насколько я знаю, вошло в тот день
двенадцать тысяч грузинских пехотинцев и около ста пятидесяти единиц
бронетехники. Российских войск в Цхинвале на этот момент всё ещё не
было.

Тогда, в этой критической ситуации, было
принято такое решение: пока есть возможность, прорываться и вывезти
женщин, которые находились в подвалах, в Джаву. Есть два Зарские дороги:
одна старая, другая новая, объездная. Мы с женщинами выехали на старую
Зарскую дорогу, я на ней оказался первый раз в жизни.

Когда мы поднялись на гору, то открылся вид
на Цхинвал. Он напоминал Сталинград. На дороге стояли несколько
российских БМП, но в город они не входили… Дальше по дороге встретились
грузинские сёла. Там нас обстреляла грузинская БМП-2. Я её не сразу
заметил, она была камуфлирована. Наши-то БМП все покрашены в цвет хаки.
Дай Бог здоровья этому грузину – ֪ оператору БМП – за то, что он в нас
не попал. Мы на белой старенькой газели еле-еле ползли в гору. Он дал
очередь на четыре выстрела, и они легли прямо рядом с газелью. Стрелял
он снизу вверх, но расстояние по прямой всего-то было метров
триста-четыреста значит разнести нас он мог просто вдребезги. Я не знаю:
то ли он не захотел в нас попасть, то ли прицел как-то не так взял.

Мы перескочили через гору и начали
спускаться вниз. Тут нас обстреляли уже из ПК (пулемёт Калашникова. –
Ред.). Хорошо, что мы ушли под склон, а они, похоже, только в последний
момент нас заметили. Дали длинную очередь трассерами, но по нам, слава
Богу, тоже не попали.

Дальше мы подъехали к какому-то селу, где
уже стояли российские танки с активной бронёй, с гвардейскими значками
на люках. Мы видели, как раненых российских солдат грузили в «уралы».
Потом со старой Зарской дороги мы выскочили на новую. И там уже стояли
наши «саушки», через равные промежутки – «тунгуски» (зенитный
ракетно-пушечный комплекс для борьбы с воздушными целями. – Ред.). А
когда мы по серпантину спустились к Джаве, то увидели, что навстречу нам
колоннами идут российские танки, бронетехника… И в этот момент мы
почувствовали, чтоб победа будет за нами.

Самое страшным во всём этом кошмаре было
сомнение, что российским руководством вообще будет принято решение о
вводе войск. Когда я спустился в подвал, то женщины плакали из-за того,
что уже больше половины города грузины взяли. Начались зачистки,
появилась информация об уничтожении мирного населения. И женщины с
плачем спрашивали: «А где же Россия, неужели она нас бросила?». Но
Россия их, слава Богу, в беде не бросила.