Грозный. Новый Год. Год 1994-й

Грозный. Новый Год. Год 1994-й

Конечно, отправляться в Грозный 30 декабря 1994 года было явной авантюрой. Столицу Чечни уже вовсю бомбила федеральная российская авиация, а разбитые дороги и местный бензин пополам с водой не способствовали успешному передвижению по городу.

Но мне, тогда — корреспонденту агентства «Постфактум», — было важно увидеть новую и, как казалось, потенциально успешную мирную инициативу: встречу депутатов российской Госдумы с руководством чеченского парламента.

Несколько известных думских демократов ехали в Грозный, чтобы присоединиться к уже находящимся там коллегам во главе с занимавшим тогда должность Уполномоченного по правам человека в России Сергеем Ковалевым.

С собой они взяли небольшую группу журналистов, в которой оказался и я.

30 декабря

Сначала — из Москвы в столицу Ингушетии Назрань, потом на автобусе — через посты российских войск по дороге Назрань-Грозный. Уже на границе Ингушетии и Чечни — первые знаки того, как все начиналось: несколько домов на холме невдалеке от дороги были разрушены прямыми попаданиями снарядов, как говорили местные жители, выпущенных из танков.

Российские военные, встречавшиеся на пути в Грозный, особого дружелюбия не проявляли, но и проезду не препятствовали. При въезде в столицу Чечни было ясно, что город периодически бомбят. Воронки на дорогах, и здесь же — первое наблюдение из серии «Грозный — город контрастов»: рядом с одной из таких воронок на покосившемся закопченном столбе прибит свежий кусок фанеры в виде стрелки с указанием на ближайший дом. На стрелке надпись — «Запчасти для БМВ».

В центре Грозного оказываемся, когда уже стемнело. Перед резиденцией чеченских властей — «дворцом Джохара Дудаева» или бывшим зданием комитета компартии Чечено-Ингушетии, как кому понравится — костры, сидящие около них боевики, разношерстно одетые и вооруженные в основном «калашниковыми».

Откуда-то появляется по-взрывному активная женщина средних лет — Зоя, то ли «повариха Дудаева», то ли какой-то всеобщий завхоз. Взяв в помощники несколько вооруженных людей, она расселяет журналистов и депутатов по городу. Мне достается комната с выбитыми стеклами во «Французском доме» — некоем подобии гостиницы недалеко от «дворцовой» площади. После небольшого «согрева» привезенным с собой бренди удалось заснуть.

31 декабря

Российские войска закрепились в Грозном только тогда, когда центр превратился в руины. Утром в центре Грозного еще почти не чувствовалось, что спустя несколько часов в городе будет кромешный ад. На градуснике — выше нуля, можно гулять налегке. Вынув металлические пластины из бронежилета, я одеваю эту сильно полегчавшую «сбрую» на свитер и, оставив теплую куртку во «Французском доме», иду к «дворцу» Дудаева, тем более что идти недалеко.

На пороге «дворца» я встречаю человека с характерной внешностью: борода, небольшая видеокамера, рюкзак — стрингер какой-то большой телекомпании или агентства. Беспокойно глянув вокруг, он сказал: «На твоем месте я бы сейчас отсюда сматывался. Я лично сматываюсь».

Тем не менее, мы, депутаты и журналисты, еще некоторое время спокойно занимались тем, зачем приехали — общением с чеченскими парламентариями, и я даже успел вместе с двумя думцами, Анатолием Шабадом и Виктором Шейнисом, засвидетельствовать развалины недавно разбомбленного дома неподалеку.

Перелом наступил, кажется, около полудня, когда помощник Дудаева Мовлен Саламов подошел к нам и сообщил, что из здания, скорее всего, нам скоро не выйти — танки российской армии вошли в Грозный и прорываются к центру.

Мы все сразу же перешли в подвал, и не прошло и полутора часов, как мощные орудийные залпы грохотали уже около самого «дворца». Судя по поведению чеченцев, они были готовы к штурму — прямо в подвале формировались мобильные группы из двух-трех человек, за спиной у них были противотанковые гранатометы. В гранатах для этих гранатометов недостатка явно не было, чеченцы даже шутили, что у них целые плантации таких гранат.

Однако для тех, кто приехал в Грозный не воевать, а останавливать войну, ситуация была критической: федеральные войска могли и не знать о том, что в резиденции чеченской власти находилась группа депутатов Госдумы и журналистов.

Кроме того, была мысль, что военные это все сами затеяли, не спросив гражданских в Москве. Сергей Ковалев попробовал связаться по телефону, а позже отправить факс министру иностранных дел России Андрею Козыреву — своему коллеге по партии «Демократический выбор России» и, как говорили, негласному противнику войны в Чечне. Но ближе к пяти часам вечера стало ясно, что связи уже нет никакой, и попытки дать знать о себе и своей позиции были брошены.

К этому времени бой в центре и на окраинах Грозного шел в полную силу, вокруг «дворца» многие здания были в огне, и несколько танков и БТРов догорали на центральной площади. В подвале «дворца» стали появляться раненные и пленные — российские солдаты, совсем молодые призывники, из-за пережитого только что ужаса по-детски испуганные.

Один 18-летний парень из экипажа сгоревшего БТРа говорил, что и сам не понял, как они очутились в центре Грозного: «Сначала «скорую помощь» какую-то сопровождали, а потом нам по связи передали ее бросить и встать в одну из колонн техники. Поняли, где оказались, когда передняя машина взорвалась, и на нас огонь перекинулся. Мы из своего БТРа выпрыгнули, тут в плен и попали».

Думцы, очевидно, поняли, что лучшее, что они сейчас могут сделать — это постараться остановить кровопролитие в Грозном, становясь посредниками в радиопереговорах чеченских командиров с российскими офицерами. Танкистам федеральной армии предлагали выход из города без стрельбы, если те обозначат маршрут.

Кто-то из российских офицеров отозвался, но был буквально заглушен в эфире негодующими сослуживцами из других танковых частей. Эти сослуживцы часто просто не верили, что с ними говорит Сергей Ковалев, а не подставное лицо, о чем прямо и в крепких выражениях сообщали по связи.

Правозащитник почти все время находился в комнате подвала, оборудованной армейскими радиостанциями, и когда нас, журналистов, пускали послушать эти переговоры, было слышно: «Он такой же Ковалев, как я — балерина!»…

Во всей этой кровавой кутерьме как-то забывалось, что через считанные часы — Новый год, что твои домашние, отпустившие тебя вроде бы на одни сутки в Чечню, сейчас самые несчастные на свете люди. А если вспоминалось, то с оттенком стыда — испортил людям праздник.

Тем не менее, с наступлением темноты было ясно, что штурм Грозного российской армией провалился, что потери среди солдат — чудовищны, что в ближайшее время «дворец Дудаева» не возьмут, и поэтому мы, вероятно, останемся живы.

Новогодний вечер невольно располагал к романтике, и один из чеченских бойцов, по совместительству — сотрудник министерства информации Чечни, рассказывал, как ему легко воевать: умрет — сразу в рай, не умрет — тем лучше, он не для того Московский университет заканчивал, чтобы умирать.

1 января

Утром 1 января уже никто не пытался связаться с Москвой — депутаты и журналисты старались по отрывочным рассказам боевиков понять, что и где в данный момент происходит. Иногда кое-как перекусывали — чеченские женщины, бывшие в подвале, готовили что-то густое из риса и баранины.

Иногда гадали — если не штурмуют, значит, бомбить будут? А если бомбить, то чем? Вспоминались жуткие рассказы о «вакуумных» бомбах.

Думец Анатолий Шабад, видимо, устав от всех этих бесед, к середине дня 1 января из подвала исчез. Обыскали все помещение — нету. Через несколько часов объявляется — чумазый, сияющий. Оказывается, прополз по Грозному «на брюхе» до места, где накануне оставил вещи и притащил во «дворец» два рюкзака — свой и журналистки из «Нового времени» Гали Ковальской.

Первый раз я видел Сергея Ковалева в такой ярости: «Толя, …, больше никаких деловых отношений!». И опять — попытки понять, где сейчас идет бой, можно ли помочь раненным и забрать убитых и с той, и с другой стороны.

Начали узнавать о возможности выбраться из города. Мы думали, это крайне сложно, и тут в подвал буквально свалилась съемочная группа телекомпании НТВ, которая невредимой добралась до центра Грозного и собирается вернуться обратно в Ингушетию. Однако для того, чтобы последовать примеру НТВ, нужна машина с водителем.

2 января

Пересидев под обстрелом в подвале «дворца Дудаева» еще одну ночь, решаю повторить подвиг Шабада и вызволить свои вещи из «Французского дома». Беру с собой трех чеченцев, знающих город — и те, кто нас заметил, решают «накрыть» группу из трех вооруженных и одного безоружного минометным огнем. Как бежали обратно к «дворцу», так и не добравшись до моих вещей — запомнил на всю жизнь.

Прибегаю во «дворец» и узнаю, что маленькая группа депутатов уже выбралась из здания в направлении Ингушетии. Через примерно два часа к нам подходит Мовлен Саламов: «Кто-нибудь в лицо знает Виктора Курочкина?».

Я знал Курочкина — он, будучи членом Совета Федерации, поехал с нами, и ушел из «дворца» 2 января с той самой группой депутатов. Саламов сказал, что нужно догнать этого парламентария и передать ему обращение Джохара Дудаева к российским властям.

Я сказал, что можно попробовать, если будет машина и водитель. Саламов прислал ко мне одного из боевиков, находившихся в здании. Боевика этого звали Абас, и он пообещал через десять минут приехать в своей машине прямо на площадь перед «дворцом».

Было около 4 часов дня, и установилось относительное затишье, когда его «Жигули» действительно появились на площади. Но как только я начал пересекать площадь, возобновился артобстрел, и я бежал с «пакетом от Дудаева» к машине под разрывы со всех сторон. Абас, дождавшись, когда я нырну в автомобиль, рванул с места, и уже позже я понял, что если бы в нас попали, все бы произошло очень быстро: на заднем сидении лежал гранатомет «Муха».

Быстро выехав из Грозного и доехав до дома Абаса в одном из сел, мы останавливаемся там на полчаса. Я наскоро ем, а Абас переодевается из полувоенной одежды цвета «хаки» во вполне гражданские дубленку и меховую шапку. Опять в машину — и мы уже едем в сторону Ингушетии, в автомобиле — ничего лишнего.

По дороге Абас решает проблемы нашего проезда с блокпостом российских войск, и, как он сам говорит, решает их финансовым путем.

Канонада позади понемногу становится тише, и я понимаю, что уезжаю от войны. Доехав до Назрани, я передал письмо президента Чечни Виктору Курочкину и впервые за трое суток лег спать.