Вторая чеченская война. 21 Софринская бригада ВВ штурмует Грозный
Вторая чеченская война. 21 Софринская бригада ВВ штурмует Грозный
Укрывшийся между холмами базовый лагерь 21 отдельной бригады оперативного назначения внутренних войск МВД России, больше известной по месту своей постоянной дислокации в подмосковном Софрино, утром 17 января пробудился рано, около шести утра. Еще не рассвело, но отсутствие солнечного света не было проблемой — всего в нескольких километрах полыхал огромный оранжево-красный костер разбитого снарядами нефтепровода. Похоже, такие «вечные огни» по периметру опоясывают сейчас весь Грозный.
В морозном воздухе глухо звучали команды, урчали и взревывали моторы грузовиков, бээмпэшек и бэтээров. У старых ротных палаток строились немногочисленные, потрепанные в предыдущих боях роты и батальоны. В последний раз бойцы и офицеры проверяли запасы боеприпасов и сухпайков.
Такая же суета была заметна и в других близлежащих лагерях: сегодня знаменательный день — начало общего штурма Грозного (здесь никто не назовет эту операцию словом «зачистка»).
21 Софринская бригада воюет уже пятый месяц, войдя на территорию Чечни из Дагестана, через Ногайские степи. Потом — “зачистки”, мирные и не очень, базовый лагерь у станицы Червленая. По-настоящему тяжело война задела софринцев лишь в декабре, когда их бросили на «зачистку», а на самом деле на штурм Старопромысловского района города Грозного. Застроенный пятиэтажными домами, заблаговременно превращенный чеченцами в настоящую крепость, район взял с бригады богатую дань кровью. Только убитыми софринцы потеряли 32 человека.
Особенно им запомнилось 29 декабря — день, ставший для бригады поистине черным. Гибли также и военнослужащие приданных подразделений — бесстрашные омские собровцы, армейские танкисты… В тот день по телевизору объявили, что вся объединенная группировка потеряла лишь четырех человек убитыми…
Потом, когда Старые Промыслы были очищены от боевиков почти полностью, бригаде пришлось покидать занятые позиции и срочно возвращаться в базовый лагерь около Алхан-Калы и Алхан-Юрта. Эти населенные пункты были неожиданно захвачены прорвавшимся из Грозного отрядом известного ваххабитского командира Арби Бараева. Первое, что сделал бандит, захватив эти селения, — расстрелял три десятка местных жителей, по его мнению, лояльных к федеральным властям. Оставшимся он объяснил, что в наказание за неправедный образ жизни он даст в селах бой, подставив их тем самым под огонь федеральных войск. Так и вышло, но зажатые софринцами в огневое кольцо боевики оставили на поле боя несколько десятков собственных трупов.
Однако практика подобных бандитских рейдов позволяет с уверенностью утверждать, что жители Чечни больше боятся и, следовательно, уважают власть боевиков, а не федеральных сил, вступающих с ними в переговоры и уныло «проверяющих паспортный режим». К сожалению, мировая практика показывает, что мирное население всегда является питательной средой для партизан. Поэтому все «цивилизованные» страны, проводя контрпартизанские акции, всегда старались удалить население из района боевых действий. Так поступали англичане во время войны с бурами, так действовали и американцы в «красной зоне» Вьетнама.
Приданная 21 бригаде сводная рота снайперов, в которой я «загостился» со вчерашнего дня, торопилась меньше всех. Хотя в дырявой палатке, едва согреваемой двумя немилосердно чадящими печурками, было весьма прохладно, никто не спешил подниматься с общего для всех солдат и офицеров ложа — брошенных на землю дощатых щитов.
Оно и неудивительно: еще вчера рота веселилась допоздна (часов до одиннадцати). Посреди палатки гремел и сипел полуразбитый магнитофон — под модные эстрадные песни по-медвежьи отплясывали несколько солдат. «Надо ребятам хоть как-то расслабиться», — чуть извиняющимся тоном пояснил Валера — рыжебородый капитан-калужанин, «совершенно случайно», как на войне обычно и бывает, командующий здесь снайперским взводом. Среди снайперов немало дембелей, есть и такие, для кого двухлетний срок службы истек еще месяц-два тому назад.
Их война началась еще полгода назад в Ботлихском районе Дагестана и продолжилась под Ведено. Но отслуживших свой срок в запас не увольняют пока до марта. В полном соответствии с законом, эти бойцы могли бы отказаться идти на завтрашнюю операцию, предоставив возможность рисковать молодым. Но никто их них, кажется, даже и не думал об этом.
В углу палатки офицеры роты поглощали приготовленное неизвестным кулинаром жарево на основе тушенки, пили малую дозу местной «водки» (воды, «разбодяженной» спиртом, крепостью чуть более 20 градусов), обсуждали перспективы предстоящего штурма и рассматривали сделанную каким-то умельцем из подручных материалов «ловушку для снайперов» — грубый муляж человеческой фигуры, одетой в рваный камуфляж и вязаную шапочку, с вставленной в «рот» сигаретой, которую можно было «курить» с помощью пластиковой помпы от капельницы. Предполагалось, что по ночам чеченцы должны расстреливать фанерного «курильщика», тем самым выдавая свое местоположение нашим стрелкам.
Кто-то рассказывал «специальный» снайперский анекдот: «Шамиль Басаев за большие деньги нанял арабского суперснайпера, известного не только меткостью, но и стремлением безоговорочно выполнять полученные инструкции. Вечером он привел наемника к российским позициям и говорит: как стемнеет, начинай работать — увидишь движущийся огонек, бей прямо по нему. Утром снайпер возвращается и докладывает об уничтожение пяти сигарет «Прима», трех фонариков и двух зажигалок «Зиппо»…
Утро наступило и у нас — вошедший в палатку солдат сообщает, что остальные роты уже построены и, подчиняясь командному рыку замполита, все лихорадочно собираются, с трудом отыскивая впотьмах вещи. Через несколько минут солдаты и офицеры расходятся по другим ротам и батальонам — они хоть и не «родные» софринцы, но сейчас нарасхват — снайперские двойки, состоящие из стрелка и автоматчика, хочет получить командир каждого подразделения.
Мы с Валерой запрыгиваем на вооруженный ЗУшкой «Урал». Машина тут же трогается, с натугой проходя по мерзлой разбитой дороге, на которой, кроме вэвэшной техники, нередко попадаются машины с эмблемами мулинских мотострелков. От вчерашней веселости у сидящих в кузове не осталось и следа — все понимают, что предстоят нешуточные бои, и многим не суждено увидеть вновь ставшие почти родными палатки базового лагеря. В предрассветных сумерках становятся видны пологие заснеженные холмы, остовы каких то разбитых машин и черные силуэты деревьев с обрубленными минометным огнем сучьями. Машина минует ряды покосившихся серых крестов. «Славянское кладбище», — тихо и мрачно говорит кто-то.
Наш «Урал» поднимается на вершину холма, у дальнего склона которого тонут в густом тумане окраины Грозного. Туда, по целям в Заводском районе, бьют скопившиеся на высоте танки, самоходки, зенитки, «Грады», «Ураганы», минометы. Зрелище одновременно красивое и пугающее. Трассы множества разных снарядов то и дело перекрещиваются, накладываются друг на друга, а внизу сквозь туман видны вспухающие огни разрывов. Склон холма шевелится и грохочет, проезжает техника, сгружаются и строятся все новые отряды. Пока работает артиллерия, пехота стоит и ждет.
Мы подходим к вырытому на склоне КНП бригады. Отсюда открывается вид на стоящие внизу пятиэтажки — главную цель сегодняшнего броска бригады. До них всего километра полтора, и над КНП изредка посвистывают посылаемые чеченскими снайперами наугад пули (нам крупно повезло, что у обороняющихся в этом районе боевиков не оказалось тяжелых снайперских винтовок калибра 12,7 мм, с прицельной дальностью до двух километров, которых так много было, например, у ваххабитов, сражавшихся осенью в Кадарской зоне Дагестана). Отсюда будет руководить предстоящим боем софринский комбриг — полковник Геннадий Фоменко, недавно ставший Героем России. На его опыт и умение надеется вся бригада.
Проходят часы, а артподготовка все продолжается — то справа, то слева от КНП со страшным грохотом бьют по городу «Грады» и танки. Сегодняшний день обещает быть солнечным, на небе ни облачка, но туман над Грозным все еще не рассеялся. Первой в этот грозящий неприятными неожиданностями туман уходит разведка бригады под командованием улыбчивого татарина по имени Слават. Он — один из наиболее опытных офицеров бригады, прошедший прошлую войну, но я знаю, что по отношению к этой кампании, так же, как и подавляющее большинство офицеров, он настроен довольно пессимистически и ожидает, что она закончится новым Хасавюртом. Разведчик признался, что по возвращении в Москву, скорее всего, будет увольняться…
В ожидании окончания артподготовки в еще не окончательно порубленном на дрова и искореженным машинами леске позади КНП собирается группа молодых офицеров. Темой вялого трепа становится, конечно, курс доллара, рост которого вызывает чрезвычайную обеспокоенность — все рассчитывают, вернувшись, получить солидные суммы «боевых».
Тем временем готовится двинуться вниз и первый батальон бригады, командует которым спокойный, немногословный белорус Тарас Малашкевич. Еще недавно он был начальником штаба батальона, а теперь сменил раненого 29 декабря комбата. Сам батальон насчитывает человек около восьмидесяти — немало потерял в предыдущих боях, а экипажи бээмпэшек пока тоже остаются наверху. Штурмовать первые здания пойдет одна пехота. Технике пока слишком опасно соваться в городские кварталы. Машины войдут в Грозный лишь после того, как будет занят довольно значительный плацдарм.
Точно не пойдут на штурм Грозного и знаменитые милиционеры Беслана Гантемирова, от грозных кличей которых каждый день подергиваются рябью миллионы телеэкранов страны. Не пойдут хотя бы потому, что их отрядов сейчас практически не существует. Из тех, почти шести сотен «добровольцев», которых бывший мэр Грозного, а затем российский зэк собрал под свои знамена рядом с базовым лагерем софринцев под Алханкалой, большая часть уже разбежалась по домам, прихватив выданные им автоматы калибра 7, 62 и прочее вооружение.
Впрочем, некоторых из «милиционеров» бойцы и офицеры бригады видели своими глазами в Старопромысловском районе. Они воевали… на стороне чеченских бандформирований. Пока же штурмовать город, в котором закрепились, по данным разведки, две с половиной тысячи профессиональных боевиков, пойдут несколько полков и бригад внутренних войск, насчитывающие по нескольку сотен человек. Соотношения между атакующими и обороняющимися примерно один к одному…
Мы с Валерой уходим вниз с батальоном. Перед началом спуска слышим, как комбат договаривается с поддерживающими нас огнем танкистами. Немолодой армейский капитан в засаленном комбезе советует далеко не соваться и чуть что — обращаться за поддержкой.
Бегом спускаемся по крутому склону в рощу когда-то культурных садовых деревьев. Все еще до конца не рассеявшийся туман оказывается нам на пользу — скрывает передвижения от глаз вражеских снайперов. Уже совсем недалеко слышны короткие автоматные очереди, потом начинает длинными бить пулемет. Это вступили в бой передовые группы батальона, или работает разведка бригады.
Через некоторые время осторожное, медленное движение вниз начинается снова. Выходим на открытую проселочную дорогу. Комбат оглядывается на идущих посредине дороги солдат и командует: «По обочинам, держитесь, по обочинам». С нами вместе спускаются три мотострелка-рекогносцировщика, с белыми опознавательными повязками поверх штанин — их задача отыскать и показать нам растяжки, которые они же ставили в лесу несколько суток назад. Растяжки, однако, отыскиваются с большим трудом, что дает бывалому солдату-снайперу из взвода Валеры заметить с ухмылкой: «Растяжки, поставленные с бадуна, на трезвую голову ищутся с большим трудом…». Даже здесь дает себя знать некоторая неприязнь, существующая между армейцами и вэвэшниками.
До пятиэтажного дома, захват которого является первостепенной задачей первого батальона, остается каких-то две сотни метров. И тут над головой начинают петь тягучую песню пули, отчетливо слышны резкие щелчки снайперской винтовки. Кажется, что стреляют откуда-то сбоку, но на самом деле точно определить направление очень трудно. Звучит команда «в укрытие», и солдаты рассыпаются по обочинам дороги, вжимаются в канавы и впадины, заползают под деревья. Мы залегаем за неким подобие плетня. Кто-то сдавленно чертыхается: чеченские кустарники — и те встречают российских солдат здоровенными колючками.
Стоять остается только комбат, предусмотрительно отошедший на несколько метров от дороги. В руках у него две рации — одна для связи с «двенадцатым» — командиром, действующей в нескольких десятках метров впереди штурмовой группы, по другой он докладывает обстановку находящемуся на командном пункте комбригу. «Двенадцатый» сообщает, что по его людям работают снайпера и пулеметчик. Его ближайшая задача — захват стоящего левее пятиэтажки белого двухэтажного дома. По позициям противника комбат вызывает огонь стоящих высоко на холме танка и ЗУшки.
Над нами с воем проносятся снаряды, от близких взрывов подрагивает земля. Через некоторое время «Двенадцатый» докладывает, что двухэтажка взята, а к пятиэтажке удалось подойти совсем близко, но у него два, нет, уже три раненных — задело осколками наших же снарядов, а одному солдату пуля снайпера попала прямо в автомат, выведя оружие из строя.
Выходит на связь и комбриг, обеспокоенный меленным продвижением штурмовых групп, однако еще в начале реплики он говорит: «Я не тороплю…» Похоже, полковник Фоменко, в отличие от многих других старших офицеров, прекрасно осознает трудность задачи, доставшейся его подчиненным.
Проходит еще несколько минут, и комбат начинает нервничать: «Пока сами не пойдем, они дальше не продвинутся», — бросает он своему заместителю, и они первыми из нашей группы начинают перебежками двигаться к дому. Мы тоже по одному перебегаем в небольшую впадину около разбитых снарядами гаражей, чтобы опять надолго застыть без движения.
От долгого лежания на холодной и сырой земле все больше мерзнут ноги, сырость заползает даже под теплую куртку. С самой вершины склона по дому бьют танк, зенитная установка, миномет. Приподнимаю голову и вижу, как снаряды рвутся всего в нескольких десятках метров, разнося в клочья чьи-то благоустроенные квартиры, снося ближние хозяйственные постройки.
Мы с Валерой по очереди перебегаем дальше, пока не оказываемся за прочной кирпичной стеной какого-то сарая. Здесь скопилась небольшая часть солдат и офицеров батальона. Видно, что многие бойцы уже очень измотаны. В большинстве своем невысоким и не слишком могучим солдатам нынешней рабоче-крестьянской армии нелегко выдерживать физические нагрузки, диктуемые военной обстановкой.
Откуда-то с крыши сарая часто стреляет наш пулеметчик, а вскоре к нам спрыгивает его помощник — ему надо заменить раскалившийся от стрельбы ствол ПК. За стенкой стрельба то нарастает, то почти совсем стихает, перемежаясь хриплым командным матом командиров. В какой-то момент, выглянув из-за кирпичного укрытия, удается увидеть, как наши бойцы бегут к дому, поливая окна огнем из автоматов. До пятиэтажки осталось каких-то два десятка метров.
Вскоре наступает и наша очередь двигаться к дому. Проверенный и относительно безопасный путь — до фонарного столба, а затем вниз — дом стоит в довольно глубокой впадине, поэтому его нижние этажи и оказались недоступны воздействию нашей артиллерии.
Повинуясь взмаху руки незнакомого лейтенанта, с почти спринтерской скоростью добегаю до столба и вламываюсь в растущие на склоне кусты. Наконец-то «дома»! От пятиэтажного здания, на вид еще вполне целого всего несколько часов назад, сейчас осталась лишь огромная руина, три верхних этажа которой представляют собой сплошную бесформенную развалину. По груде кирпичей и обломков мы вскакиваем на полуразрушенный балкон первого этажа, над козырьком которого на прутьях арматуры удерживаются куски стен с верхних этажей, в любую секунду грозя свалиться нам на головы.
В маленькой комнатке полно бойцов. На грязном топчане в неловкой, скованной позе сидит раненый солдат из снайперской роты. Вражеская пуля попала ему в плечо. Впрочем, бойцу еще повезло — ранение вроде бы не слишком тяжелое, а в батальоне есть уже один убитый, пулей в шею. Следующая комната выходит окнами на другую сторону, поэтому она и прихожая простреливаются вражескими снайперами, и нам приходится стоять в дверном проеме, выходящим на лестничную площадку. Время от времени боевик, сидящий в соседней, точно такой же пятиэтажке, посылает очередь в окно комнаты — и пули с сухим щелканьем попадают в распахнутую дверцу комода.
В прихожей есть стенной шкаф, в котором уместился мелкорослый боец, обладатель странной клички «Борман».Через простреливаемую прихожую ему перекидывают шашки с дымом и «черемухой», и он ползет на животе к окну. Чеченец в соседнем доме явно видит его движения, но его пули не достают до самого пола и пролетают в двух десятках сантиметров над головой бойца. Тот сосредоточенно пыхтит, ползет быстрее и наконец попадает под защиту подоконника. Оттуда бросает за окно шашки — прикрыть тех, кто будет штурмовать следующее здание.
Вдруг совсем рядом чей-то бас ревет на чистом русском языке: «Сдавайтесь, вы окружены, сопротивление бесполезно»… и еще что-то про горячий чай.
«Наши, что ли?” — недоумевает кто-то из моих соседей. Один из солдат на мгновение выглядывает в дверной проем. «Нет, чеченцы». В подтверждение его слов бас начинает солировать: «Аллах акбар». И вскоре к нему присоединяются еще несколько голосов. «Крикните им, что мы их мамаш на … вертели», — просит балагур-снайпер, — «а то я сам не могу — осип».
Тем временем, «Борману» не сидится в его стенном шкафу. Несмотря на предостережения товарищей, он начинает какие-то сложные, из-за нехватки места манипуляции, и наконец извлекает из-под себя здоровенную швабру, на которую насаживает нашедшееся под рукой детское пальтишко.
Импровизированное чучело, похоже, здорово разозлило чеченского автоматчика, так как он начинает лупить в нашу комнату с удвоенной силой, и сверкающие зеленым огнем трассирующие пули то и дело пролетают дом насквозь.
«Пусть себе стреляет, — ворчит все тот же бывалый снайпер, — патроны только потратит, а потом мы-то уж с ним разберемся». «Когда, там он их потратит», — вздыхает его товарищ, стоящий рядом с нами в дверном проеме. — «Лично я здесь встречать здесь 2001 год не намерен». Через пару минут пуля чеченского бандита, срикошетив от стены, попадает ему в бок.
«Задело меня, ранен», — тихо произносит он, ослабевшими руками лапая место, в которое ударила пуля. Тихонько, по стеночке втаскиваем его в соседнюю безопасную комнату. Первого раненного в ней уже нет — несмотря на огонь чеченских снайперов и гранатометчиков, к пятиэтажке прорвалась «беха» и увезла прежний «груз 300».
Выходного отверстия нет — пуля осталась у бойца в животе, его перевязывают, колют промедол, кладут на топчан. Он спокоен, даже не стонет, лишь кашляет и жалуется на сухость в горле. Над ним склоняется товарищ, утешая и успокаивая раненного извечными солдатскими прибаутками и обещаниями, — про предстоящую грандиозную гулянку после войны дома у ротного командира, про баб, которых нет уже полгода, и про орден, который теперь точно дадут.
Тем временем подкатывают розоватые сумерки. Мы с Валерой многозначительно переглядываемся — ситуация тухловатая. Вторую пятиэтажку захватить так и не удалось, так что на ночь нам остается только эта развалюха, да еще и частично простреливаемая. Если чеченцы сумеют подтянуть подкрепление или просто пришлют из центра города свежую смену — удержать имеющуюся позицию будет очень непросто. Особенно если учесть, что все мы уже устали и изрядно замерзли.
Справа от дома полыхают несколько частных домов — работает третий батальон. Там сопротивление не очень сильно — бандиты предпочитают закрепляться в прочных многоэтажных зданиях. Однако мы знаем — там тоже есть потери. А второй батальон, действующий по левую руку, вроде бы занял двухэтажные здания, за которыми простирается стадион, по данным разведки, превращенный чеченцами в настоящий укрепрайон.
Вскоре оттуда, где, как мы считали, уже давно находятся наши, на второй этаж обрушивается шквал огня. Закрытый лощинкой первый этаж вроде бы в безопасности, зато хорошо видно, как пули градом бьют в стену метром выше. Наши со второго этажа интенсивно отвечают из нескольких стволов. После пятнадцатиминутной перестрелки со второго этажа слышны страшный мат и крики: «Суки, по своим долбили, ну, давайте еще раз!” Похоже, на сей раз мы действительно повоевали с третьим батальоном — хорошо еще, обошлось без жертв.
Впрочем, лиха беда начало. Через некоторые время дом содрогается от страшного удара, уже и без того хлипкие стены почти буквально ходят ходуном, с потолка сыплется штукатурка. Всем становится ясно — наш дом обстреливает наш же стоящий на горе танк (как выяснилось позже, снаряды действительно ложились очень близко, но непосредственно в дом не попал ни один). Естественно, мы поминаем танкистов и их родню «тихим добрым словом». У одного из солдат за плечами здоровая рация армейского образца, но она не может помочь нам связаться с верхом — у старого барахла давно сели аккумуляторы.
Тем временем самые беззаботные «зачищают» подвал и, обнаружив в нем пару банок с маринованными помидорами, радостно хлещут из них рассол. А лежащему на диване раненному становится все хуже. Бээмпэшки, которая должна доставить его наверх, все нет. Ее мотор рычит вдалеке, сама она появляется в поле видимости, но до нас все никак не доедет — раненные есть и в других батальонах.
«Беха» подходит к дому почти в темноте — чумазый механик-водитель появляется на разбитом балконе и сообщает, что мне тоже приказано возвращаться наверх. Наскоро прощаюсь с остающимися, подхватываю раненого снайпера подмышку, а его винтовку использую в качестве посоха, он идет сам, но с большим трудом, — и начинаем недолгий путь по каменной осыпи вниз, затем вверх, затем снова вниз к большой яме с мусором, в которой машина спряталась от вражеских гранатометчиков и снайперов. Бээмпэшник, поводя стволом, прикрывает нас с тылу. «Давай познакомимся, что ли», — неожиданно сипит раненный. «Я — Серега Егоров». Уже ночью замполит роты сказал мне, что срок службы у этого парня закончился за три дня до ранения.
Над «бехой» нависает бетонный забор, под прикрытием которого собралось почти все управление батальона. «Еще один такой бой — и от батальона ничего не останется», — говорит мне молодой комбат. Пройдет меньше суток и он сам попадет в госпиталь с ранением в голову.
Механик протестует против моей попытки проехаться на броне. Как только мы выкарабкались из ямы, я по достоинству оценил его правоту — по стенке десантного отделения раз за разом щелкают автоматные очереди. Древняя БМП-1 движется так тяжело, что, кажется, готова развалиться на запчасти в любую минуту. В свое время армейцы удружили вэвэшникам, снабдив бригаду «по штату» развалинами, собранными со всего Советского Союза, впрочем, несколько машин прибыли аж из Монголии.
Новая остановка у какого-то забора. Испуганные лица молодых солдат и посвист близких пуль — к нам садятся еще несколько легко раненных. Потом снова медленные передвижения и мучительно долгие, полные напряженной неизвестности остановки. Проломившись сквозь кустарник, мы снова оказываемся в двадцати метрах от дома, там, где первый батальон скапливался для броска несколько часов назад. Теперь здесь закрепилась часть 3-го батальона. Приносят раненных: у одного пуля прошла около сердца, он постанывает и пытается подняться, чтобы самому влезть в машину.
Солдаты толпятся рядом — никто не знает, что делать: то ли помогать, то ли останавливать и укладывать его в машину лежащим. Вопрос решается сам собой, когда на зеленом пластиковом листе подносят еще одного, по-настоящему тяжелого. Куда ранен боец сразу не поймешь — кровью залито все туловище, обмотанное бинтами. Пытаемся упихать его в свободное десантное отделение, но никак не получается — парень очень высок и ноги просто не умещаются.
Бээмпэшник спускается в башню и оттуда пытается втянуть его за верхнюю часть туловища, но не хватает сил. Так мы возимся несколько минут, а раненный стонет, сначала громко, потом все тише. Позже мне сказали, что он так и не дожил до госпиталя. А вот механик-водитель, спасший в тот день немало жизней, но не сумевший спасти еще и эту, заслуженно представлен к званию Героя России.
Соскочив с бээмпэшки около КНП, в свете множества костров вижу, что утром еще почти «девственный» лесок неузнаваемо преобразился.
Собственно, никакого леса уже нет. На его месте стоит техника, выросли шатры палаток, отрыты землянки. Через несколько минут встречаю комбрига, полковника Фоменко. Он спокоен, но, кажется, чуть грустен. «Как видите — противник еще совсем не сломлен, а сегодняшняя огневая подготовка из-за тумана оказалась недостаточно эффективной», — веско произносит он. «Говорил же я ему, — в его тоне слышится досада, — но о покойниках…». Я пребывал в недоумении, пока не услыхал от уезжавших в тыл волгоградских омоновцев о гибели генерала Малофеева, личным примером пытавшегося поднять завязшие в обороне противника штурмовые группы «Пихты» — 674-го полка внутренних войск и попавшего под пули пропустивших его в огневой мешок снайперов. «Продвигаться будем, но очень медленно», — веско завершает свою речь комбриг. Его слова оказались пророческими.
Внизу под КНП лежал в темноте Грозный. Лишь несколько горящих домов нарушали однообразие мрачного пейзажа.
Завтра усталые и промерзшие роты и батальоны первого и единственного эшелона снова пойдут штурмовать укрепрайоны боевиков, к ним на помощь будут постепенно спускаться танки и БМП, на помощь подойдет и армейская пехота.
Они будут проходить по сто, а иной раз и по пятьдесят метров в сутки, в то время как телевизионные дикторы будут, как попугаи, повторять благоглупости о «захвате площади Минутка и моста через Сунжу».
Но вместе они в конце концов снесут ненавистный город с лица земли.
Александр Бородай
Присоединяйтесь к нам:
