Первая чеченская война. Последний август Олега Карманова
Первая чеченская война. Последний август Олега Карманова
Тоня Карманова держала в руках маленькую, 5 на 6, фотографию. С нерезкого снимка смотрел муж, Олег. Черно-белый прищур его глаз скрадывал бездонное голубое небо, которое всегда пряталось под светлыми соломенными ресницами. Под мягкими ресницами — такое доброе голубое небо…
Она выпрямила маленький треугольничек сгиба в нижнем углу фотокарточки: «Помялась». И, продолжая движение пальцев, провела ими по гладкой поверхности снимка, будто пытаясь поправить воротник вечно распахнутого на шее мужа бушлата: не простудился бы…
Сколько раз, провожая Олега в очередную командировку, она вот так поправляла его форму. Желая, чтобы он забрал с собой хоть толику домашнего тепла… Желая, чтобы очередная командировка побыстрее закончилась…
Странно, но так бывает: красивые цветные снимки не становятся близкими и любимыми. Сколько их осталось в семейном альбоме? Десять, двадцать, больше? Смотреть на них тяжело, перелистывать страницы еще труднее… На каждой — Олег. Улыбающийся, жизнерадостный. Живой…
Глаза бегут по прямоугольникам фотографий и останавливаются на этой, черно-белой, маленькой, 5 на 6 сантиметров. Любимой. Почему она стала для Тони самой родной и близкой? Кто знает! Для себя она нашла объяснение: «Здесь он настоящий». Настоящий… Что кроется за этим словом, знает только сердце женщины, жены, матери. Только ему подвластна вся глубина этих слов…
А вот сын, Антошка, любит другую карточку — пацан, он и есть пацан. Ту, где батя в камуфляже, с автоматом, «демонстрирует» свой боевой дух. Будто говоря фотографу, мол, начальник авторемонтной мастерской не только с карданами да фрикционами на «ты». Игрушки для взрослых мужиков тоже в совершенстве знает. В воюющей с начала девяностых годов части по-другому и не может быть. Все вояки бывалые, от техника до командира…
Последняя командировка старшего прапорщика Карманова оказалась бессрочной. Хотя и предыдущие четкими временными рамками не были ограничены.
Сколько их было за последние годы, не смогут точно ответить, наверное, даже в отделении кадров. Не служба — одни сплошные командировки. Вернее, их бесконечная череда: Северная Осетия, Кабарда, Ингушетия, Чечня. Как пришел в полк в 1993-м, так и начал мотаться по маленьким и беспокойным республикам. Что ж поделаешь, если курортный Северо-Кавказский округ стал фронтовым…
Из двух лет чеченской войны часть отдыхала всего три месяца… Если, конечно, подготовку к новой неминуемой командировке в зону «восстановления конституционного порядка», латание пробоин в технике да похороны однополчан можно назвать отдыхом. Для старшего техника Карманова этот трехмесячный перерыв уж точно отдыхом не был. Наоборот, самая работа. Ставил на ноги, то бишь колеса, истрепанные в свинцовых штормах «коробочки» да бэтээры. Возвращал к жизни, снова готовил к тяжелой работе на дорогах войны.
…Смотрю видеокассету, на которую краснодарцы снимали свой двухлетний боевой поход. Знакомлюсь с теми, кого уже никогда не увижу… Знакомлюсь с Олегом… Мелькают кадры…
Цифры в углу экрана высвечивают: июль 1996 года. Наконец-то часть выведена из Чечни. Уставшие люди, уставшая, израненная техника эшелон за эшелоном выходят из войны. Остановились на родной земле. Кубань. Жара. Марево.
(Еще никто не знает, что отдых будет коротким — всего пару недель… Что скоро, в августе, предстоит узнать другую жару. Запредельную. В горящем Грозном. Но это потом, а пока…)
Вывод обставлен торжественно. Присутствуют журналисты с Центрального телевидения, местного. Какие-то многочисленные высокие начальники. Одуревшие от тишины солдаты отдыхают, присев на пыльную, сухую траву. Журналисты работают. Им непременно нужно услышать от ребят ответ на вопрос: «Что для тебя война? А если надо, поедешь ли еще?»
Что для солдата война?.. Сутки назад он смотрел в ее пустые глазницы, а вот сейчас смотрит в немигающее око телеобъектива. Как объяснить, что такое война? Был бы друг Пашка жив, он бы объяснил — язык-то у него подвешен лучше… Да вот нет Пашки…
Оператор снимает ЗИЛы, «Уралы», которые стоят на железнодорожных платформах. В железных телах дырки, дырки, дырки. Разного калибра. Объектив ползет по капоту, колесам. За кадром тихий голос: «Дуршлаг какой-то. Как же дальше до Краснодара пойдете? Машины-то вон…» — красноречивый жест в сторону покореженных «коробочек». В ответ слышно: «А они у нас все на ходу, одну вот только придется тащить — но и ту, приедем в часть, сделаем…»
Это его, Карманова, железные кони. Он их возвращал к жизни. Чего ему и его друзьям стоило заставить этих тяжело раненных «коней» снова бегать, знали только они сами. Такая работа.
О том, что с Кармановым можно любое дело провернуть, что на него можно в любой ситуации положиться, что Олег не подведет и «коробочки» в любом случае будут жить, знала вся часть. Он делал свою работу тихо и надежно. По-мужски. Машины словно чувствовали эти сильные мужские руки с въевшимися в них соляркой и моторным маслом. Руки автомобильного хирурга. И, словно живые, откликались на тепло этих сильных рук. С замененными железными внутренностями снова тянули и тянули на себе тяжкий груз войны…
Через три недели после июльского вывода полк своим ходом колонной пошел обратно. В войну. В Грозный. В пылающий август.
Уже шли бои, когда часть вошла в город. На помощь тем, кто принял на себя первый удар боевиков и, вцепившись мертвой хваткой в каждый блокпост, в каждый опорный пункт, отбивал атаки воинов ислама. Эта командировка для краснодарцев закончилась в октябре. Для Олега Карманова, старшего техника, начальника авторемонтной мастерской, она оборвалась 20 августа 1996-го. Он не увидел окончательного вывода своей израненной части…
Об Олеге мне рассказывал Володя Куликовский, старшина минометной батареи. Человек, который был с Кармановым в последние минуты…
В городе обстрелы не прекращались. Вошедших для помощи 101 ОсБрОН краснодарцев вместе с этой самой 101-й тут же блокировали. Как удалось вообще войти в город с минимальными, в общем-то, потерями и добраться до 15-го городка, до сих пор не ясно. Удача?
Расположились внутри городка, за бетонным забором. Однако в горячке допустили ошибку, дорого стоившую. Автомобили, на которых входили в город, поставили на территории 101-й очень близко друг к другу (места не хватало). Обстреливали же городок чеченцы с завидной регулярностью.
Часто просто мимоходом — проносясь мимо бетонного забора на легковушках, не целясь, а так — наугад, стреляли из подствольников туда, за забор. Больше по территории, чем в конкретные цели. Вот такая шальная граната прилетела «с той стороны». Взорвавшись среди тесно стоявших машин, она одна сожгла сразу три «коробочки». Карманова точно по сердцу резануло: это ж мои, родные «лошадки»…
В напряжении летели дни: один, второй, третий, потом слились воедино: обстрелы, напор боевиков, короткие передышки между атаками озверевших от русского упрямства «духов». Было очень жарко. Ждали, когда же деблокируют город, когда накроют боевиков…
В городке Олег, Володя Куликовский и еще несколько ребят из части устроили свои «кабинеты» в подвале здания бывшего клуба Советской Армии. На чердаке же, откуда хорошо просматривалась окружающая местность, расположились снайперы и гранатометчики.
Столбы света, в которых лениво кружилась бесконечная пыль, казалось, поддерживали излохмаченную попаданиями гранат и пуль крышу. Отсюда работали наши снайперы, ввязавшись в смертельное соревнование с «коллегами»-чеченцами. Тут же на душном чердаке были специально оборудованные позиции для АГСов: шлакоблоки, завешенные грязной холщевкой амбразуры. Сверху долбили по нохчам.
20 августа, после обеда, около 4 часов пополудни в подвале по рации услышали просьбы о помощи. Сиплый голос сквозь пальбу и грохот, которые раздавались и снаружи, и из динамика, просил о помощи: много раненых, нужно вытаскивать, нохчи не дают высунуться…
Было ясно: чеченцы «давили» наших где-то совсем рядом, в районе частного сектора или у видневшихся неподалеку пятиэтажек. «Ребятам совсем худо», — бросил Олег. Он рванулся сразу: «Надо помочь, полезли быстрее наверх». С собой схватили по нескольку рожков, ВОГов. С трудом пролезли сквозь узкое отверстие на чердак. Карманов, Володя Куликовский, сержант и два солдата.
С чердака был виден весь частный сектор. Под крышей уже сидели несколько человек из 101-й бригады, ведя стрельбу. Олег тут же заметил около 40 чеченцев, пытающихся скрытно приблизиться к пятиэтажкам, где отбивались наши ребята. Сразу принял решение: «Мужики, долбим быстрее по «духам», пока они не закрепились у здания. Я — к АГСу». Опять захрипела рация: «Кто слышит, кто слышит, у меня ж… много раненых, надо выносить…».
С чердака начали поливать чеченцев огнем. Минут за десять выпустили по 7 рожков и 8-10 гранат из подствольников. В ответ «духи» тоже открыли плотный огонь по клубу. Такой, что головы не поднять. Пули хлестали по старым стенам, по шлакоблокам, из которых фонтанами разлеталась пыль вперемежку с камнями. Холщевка, прикрывавшая амбразуры, моментально превратилась в обрывки.
Рядом с краснодарцами у бойца из 101-й бригады из рук выбило автомат — пуля как раз попала в оружие, разворотила его. «Ни хрена себе, похоже, снайпер…» Он даже не понял, что кусок свинца, расколошматив АКМ, оставил ему жизнь. Тут же раздался крик: «Вашего прапорщика ранило».
Володя Куликовский подбежал к тому месту, где был Карманов. Олег лежал на ящиках, сквозь широкую бойницу для АГСа не было видно перемещающихся боевиков. Вокруг АГСа, ствол которого обреченно уткнулся в землю, валялись гильзы. По бетонному полу растекалась кровь, смешиваясь с кирпичной крошкой и пылью шлакоблоков. Снайпер пристрелялся…
На этот раз кусок свинца не пожалел человека. Володя схватил Карманова, потащил к дырке, что вела вниз, долго не мог с Олегом пролезть через это узкое отверстие. Шептал засохшими от пыли и жары губами, больше себе, чем раненому другу: «Держись, держись… Чертова дырка. Как же сквозь тебя?» Все же пролез…
Олега сумели эвакуировать в госпиталь в тот же день… А еще через несколько суток наши части в Грозном были разблокированы, и бумага под названием «Хасавюртовские соглашения» закончила войну. Всего несколько дней спустя…
В строевой части полка я читал коротенькую запись: «Старший прапорщик Карманов. Пулевое ранение в голову. Скончался в госпитале в Ханкале. Похоронен в поселке Яблоновский». Это под Краснодаром.
Спустя год с небольшим после гибели человека я знакомился с ним. Заочно. По фотографиям в альбоме, по рассказам родных, друзей, по любительской видеосъемке…
Знакомился с Антоном Олеговичем Кармановым, сыном старшего прапорщика Карманова. Он очень хотел помочь мне. И помог. В том числе и тем, что я смог увидеть, каким был Олег в детстве. Антон очень похож на отца…
Перед глазами кадры из той же любительской ленты, которую краснодарцы снимали в Чечне, себе на память…
…Начало войны и «первый Грозный», как называют они свою первую чеченскую командировку.
Январь 1995 года. Затишье после новогоднего штурма. Город взят. Полк в полном (почти полном) составе построен в каком-то уцелевшем здании. В одну линию все не помещаются, поэтому строй, причудливо извиваясь, стоит в нескольких помещениях. Идет награждение. Какой-то высокий чин благодарит за службу, вручает награды. «Указом Президента…» и так далее. Заслужили.
«Медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени награждается старший прапорщик Карманов», — звучит под низким потолком. Олег подходит спокойно, не поднимает глаз, как-то устало. Принимает награду и тихо: «Служу Отечеству!», поворачивается к камере. На грязно-зеленом сукне бушлата поблескивают перекрещенные мечи. Олег смотрит на меня. Я смотрю в его глаза, под пшеничными ресницами которых притаилось усталое голубое небо.
Вечная ночь наступит для него через полтора года войны. Олег Карманов не знает этого. Это знаю я…
Александр Лебедев. Журнал Братишка № 1, 1998
Присоединяйтесь к нам:
