Несколько историй о чеченских снайпершах
Несколько историй о чеченских снайпершах
Как известно в первой и второй чеченской компании принимали участие в основном наёмники но иногда встречались женщины наёмники, которые воевали исключительно убивая из снайперских винтовок. И вот когда ловили так называемых снайперш, то с ними делали такое…
Это была война и очень жестокая.
«Белыми колготками» называли воевавших в «первую Чечню» на стороне сепаратистов женщин-снайперш. Это были наемницы из Польши, Украины, Прибалтики и даже… России. Все со специальной стрелковой подготовкой, многие — со спортивными разрядами и званиями. Не по-женски безжалостные к своим жертвам, но, как и все преступники — трусливые.
В Чечне «белые колготки» появились как только в республике запахло порохом. И большими деньгами — вербовщики мятежного генерала Джохара Дудаева зарплату обещали высокую. С началом боевых действий это разноплеменное отребье приступило к своей грязной работе. Каждая считала, что деньги не пахнут и «трудилась» в поте лица. Коварства им было не занимать. Сначала поражали в ноги первую жертву, а затем тех, кто шел ей на помощь. После этого всех добивали «контрольными» выстрелами в головы.
«Я буду убивать тебя медленно, потому что люблю. Сначала прострелю тебе ногу, обещаю целиться в коленную чашечку. Потом руку. Потом яйца. Ты не бойся, я кандидат в мастера спорта. Я не промахнусь» — голос снайперши Маши звучал в радиоэфире четко, будто она лежала где-то совсем рядом, а не пряталась в сотнях метров отсюда.
Семнадцатилетняя биатлонистка, приехавшая в Чечню на заработки из маленького уральского городка. Она должна была стрелять по своим. Впрочем, ей было все равно, в кого целиться. Просто на той стороне лучше платили. Тот контрактник, с которым она от скуки трепалась по рации каждую ночь, уже привык к язвительным ноткам в ее голосе. Как к свисту пуль из ее винтовки. Как к «грузу 200». Она не успела никого убить. И ничего не заработала. Наткнулась на растяжку, которую наши поставили в горах. А через день убили его. Выстрел в голову, пуля — 7,62. Снайпер.
«Белые колготки» — безжалостные призраки, бьющие точно в цель. Их ненавидят. Их боятся. На них охотятся. В лицо их знают только те, кто их убивает.
Пойманные живыми, эти женщины как величайшую милость воспринимают расстрел на месте, пулю в лоб, мгновенную смерть. После них не остается ничего, даже настоящего имени. Только легенды и проклятия.
Подлинная история Лолиты
Махровый розовый халат крепко затянут на талии, на голове прозрачный белый шарфик. Она то теребит его в руках, то смахивает им навернувшуюся слезу. Крашеные светлые волосы, золотые зубы, блеклые серо-зеленые глаза и белая, почти матовая кожа, вроде не дурнушка, а пройдет — и не заметишь.
Каждый вечер, когда десятки зэчек после работы в швейном цеху собираются перед телевизором, чтобы посмотреть вечерние новости, она забивается в самый дальний угол камеры. «Ну и правильно сделал, что убил. Так ей, суке, и надо!» — возбужденно кричат бабы, увидев на экране процесс над полковником Будановым. «Да давить их, гадов! Мочить в сортире!» — слышится отовсюду любимая цитата президента.
— В зоне никто не знает, что она была снайпершей в Чечне и стреляла в российских солдат. Да и в ее уголовном деле об этом нет ни слова, — сразу же предупредили меня в одной из женских колоний Краснодарского края. — Она никого не чурается, но и ни с кем не дружит. Если вы напишете ее настоящую фамилию, ее сразу убьют.
Именно про Лену в первую войну по Чечне ходила страшно романтичная история. За необыкновенную красоту, молодость и умение метко стрелять боевики прозвали ее Лолитой.
В отряде Шамиля Басаева она появилась в 1995 году. Приехала с родной Украины, чтобы заработать… себе на свадьбу и приданое. Впрочем, жениха своего она быстро позабыла, потому что влюбилась в настоящего «волка», полевого командира Сулиму Ямадаева. Под грохот боя и свист пуль их счастье длилось недолго — «волка» убили, много позже Аслан Масхадов присвоил ему посмертно звание бригадного генерала, а безутешная «волчица» начала мстить. Причем целилась нашим бойцам в «причинное место», ниже пояса. Так, во всяком случае, гласила легенда.
— Ничего я о Лолите и «белых колготках» не знаю, — Лена театрально закатывает глаза и тут же подносит к ним свой платок. — А в Чечню я попала задолго до войны, в самом начале 90-х. Жила вместе с родителями и маленьким братом в Константиновке Донецкой области, неплохо училась. Мама работала тогда на складе заведующей, отец тоже без работы не сидел. Правда, частенько к бутылке прикладывался. После 8-го класса вместе с Маринкой, моей школьной подружкой, мы отправились в Николаев — на повара учиться. На весенние каникулы Маринка предложила поехать в Чечню, торговать шмотками.
До Прохладного добрались на поезде, оттуда на автобусе попали в Грозный. В поезде у нас отобрали свидетельства о рождении, а мне ведь тогда еще и 16 не было. Заперли на четыре дня в какой-то квартире, сказали, что одними шмотками мы дорогу не отработаем. Мы и отрабатывали… То в поле вывезут, то в горы — кто стреляет, кто еще чего делает — забавлялись как хотели. Подружка моя периодически куда-то исчезала, а меня продавали новому мучителю. Не могу все это вспоминать… — и она плачет. — Мои мучения закончились, только когда обо мне услышал Муса и спас меня. Он ничего не знал о моем прошлом. Ему я почему-то поверила.
Досье:
Муса Чараев, полевой командир. Активный участник боевых действий 1994— 1996 годов, вместе со своим отрядом «засветился» во многих кровопролитных стычках. Друг Басаева, который часто гостил в его доме. И если Чараев до войны — простой сельский тракторист, подрабатывавший продажей вина, привозимого с Калининского винзавода, то после — хозяин приличного «куска» нефтяной трубы Баку — Новороссийск, щедро подаренной ему президентом Ичкерии Асланом Масхадовым.
Как уверяли следователей многочисленные свидетели, во время первой чеченской кампании Лена ходила с гордо поднятой головой и снайперской винтовкой наперевес. О том боевом периоде ее жизни, о котором она ни в какую не желает рассказывать, сохранилось единственное документальное свидетельство. Красная книжица с фотографией и ее настоящей фамилией. Рядом с подписью Басаева скромная должность — медсестра.
Во время следствия и суда Лена не скрывала, что в марте 1995 года вступила в Аргуне в отряд, полевого командира Абдулы Хаджиева-Асламбека. Хоть и числилась она там лишь санитаркой, на самом деле делала все, что скажут: обстирывала, готовила, а иногда по старой памяти ублажала бородатых борцов за свободу. Впрочем, в отряде Абдулы она пробыла недолго.
«Лишь бы ты была жива»
Конец 95-го. Кровавый набег банды Салмана Радуева на Кизляр и Первомайское. Две недели вся страна не отходила от телеэкранов, наблюдая за развитием драматических событий. Захват вертолетной площадки. Расстрелы людей. Стремительный «визит» в больницу, чуть не закончившийся повторением Буденновска. Торжественный отъезд в Первомайское в колонне автобусов вместе с захваченными заложниками. И, наконец, загадочное исчезновение из села, практически снесенного артиллерией с лица земли и окруженного российскими войсками тройным кольцом. Среди нескольких женщин, участвовавших в том знаменитом радуевском походе, была и Лена.
Этот факт стал известен лишь после ареста самого Салмана Радуева. В его архивах нашли интересный документ, в котором он просил главу Октябрьского района Грозного о выделении двухкомнатной квартиры для Елены П. «как активной участницы боевых действий в Кизляре и Первомайском». Квартиру она получила. Тогда же и познакомилась с Мусой Чараевым. «Волк» и «волчица» полюбили друг друга — и это в легенде про Лолиту было правдой.
— Шла война, — продолжает Лена. — Муса со своими ребятами прятался в горах, и в Ищерскую (крупная приграничная узловая станция, где иногда после ранений отлеживались боевики. — Е.М.) приезжал нечасто. По-чеченски я говорила очень хорошо. Свекровь меня сразу как-то приняла и даже полюбила — стала как мать. Она все время молилась. Глядя на нее, я тоже приняла мусульманство. А вскоре нас с Мусой поженил мулла.
Устроив свою личную жизнь, Лена наконец позвонила родителям в Константиновку. Мать, несколько лет не знавшая о ней вообще ничего, услышав ее голос, упала в обморок. «Лишь бы ты была жива», — сказала она и разрыдалась. После этого звонка она стала выпивать вместе с отцом. А через полгода, летом 96-го, вся семья отравилась грибами, купленными на базаре. Отца и брата врачи откачали. Маму Лена увидела уже в гробу.
Как активная боевичка и жена полевого командира Лолита попала во все оперативные сводки. И ей тут же справили новые документы. «Чтобы меньше дергали»,—поясняет Лена. По ним она и приезжала домой на похороны. После войны в боевой семье Чараевых родился сын. Муса по-прежнему не расставался с автоматом и своими бойцами, охраняя вверенный ему кусок нефтепровода. Лену устроили на солидную должность в таможню.
«Растаможивала грузы, оформляла бумаги, отвозила деньги в Грозный. Ничего особенного», — явно скромничает Лена, ведь казну кому попало не доверят. Но Лену ценили не за это — она проверяла грузовые и пассажирские составы, выискивая в них «агентов ФСБ». Если человек казался ей подозрительным, его снимали с поезда и уводили в неизвестном направлении. «Волчица», — боялись ее мирные станичники.
«Наша волчица! Повезло командиру», — одобряли бывшие боевики. В марте 99-го Мусу убили. Его нашли в собственной машине, недалеко от «трубы», с неизменным автоматом в руках и двумя десятками пуль в спине и шее. Он так и не узнал, что Лена снова беременна, — она хотела его на следующий день обрадовать.
Приказом №101 президента ЧРИ Масхадова Чараеву посмертно присвоили звание бригадного генерала и переименовали его родное село Северная Наурского района — то самое, где он так недолго пахал землю, — в Муса-юрт. Выходит, легенда снова не наврала.
Фальшивый расчет
Прибалтийки, украинки, белоруски, сибирячки, уралочки, ленинградки, москвички и, конечно же, сами чеченки—нет конца жутким рассказам о безжалостных снайпершах-наемницах, вот уже который год кочующих по окопам, госпиталям и газетным страницам. Правда, стоит заметить, что и сами боевики боятся каких-то фантастичных и страшно ненавидящих их женщин-осетинок, якобы воюющих на российской стороне. Самый устойчивый миф о «белых колготках», что большинство из них биатлонистки, причем из Прибалтики.
Если собрать воедино все рассказы о белокурых красавицах, говорящих по-русски с приятным легким акцентом и стрелявших в наших солдат, то получится, что ни одной спортсменки, хоть когда-либо державшей в руках оружие, там уже давно не осталось — или уже убита, или еще воюет. Впрочем, в первую чеченскую войну наши правоохранительные органы все же попытались проверить одну леденящую душу историю о прибалтийской снайперше, сброшенной ранеными десантниками с вертолета с гранатой во влагалище.
Звали наемницу-биатлонистку Милита Транкаутене и прославилась она тем, что с особым цинизмом кастрировала меткими очередями молодых российских офицеров. Может, и падала какая-нибудь девица, потянувшись за сигаретой, из российской «вертушки», только трупа так и не нашли. Как не нашли в Прибалтийских республиках и никаких следов биатлонистки по фамилии Транкаутене…
Само название «белые колготки» пошло от белого трико, облегающего бедра, в которых биатлонистки выступают на соревнованиях. До Чечни они мелькали практически во всех «горячих точках» бывшего Союза, от Приднестровья до Нагорного Карабаха. Впрочем, тогда истории о наемницах вызывали у военных лишь удивление. Да и самих снайперш можно было по пальцам пересчитать.
Другое дело Чечня. Здесь — большая война и, соответственно, совсем другие деньги. В большинстве случаев чеченцы заключали с новенькой контракт на месяц. По словам пленных боевиков, до кризиса снайперам платили до 10 тысяч долларов. Иногда рассчитывались «поголовно» от 500 до 800 баксов «отстегивали» за убитого офицера и 200 — за солдата.
Впрочем, такими гонорарами скорее заманивали новых наемниц, чем выплачивали их на самом деле — то доллары окажутся фальшивыми, то полевой командир посчитает, что дамочка слишком многого хочет и ее дешевле просто убить. Но все равно: за полгода в Чечне — если, конечно, не поймают федералы или не пришьют свои же боевики — можно было заработать на всю оставшуюся жизнь. «Фатима — 170 тысяч рублей, Оксана — 150 тысяч, Лена — 30 (за двух убитых разведчиков)» — этот «расчетный листок» нашли в кармане убитой снайперши неподалеку от села Бечик.
Снайперская война
Это только в дешевых фильмах снайпер работает в одиночку. В худшем случае у него один помощник — и прикрытие обеспечит, и убитых подсчитает. В лучшем и наиболее распространенном в Чечне — «охотника, стреляющего из засады» (в переводе с английского. — Е.М.), прикрывают пара автоматчиков, пулеметчик, гранатометчики подносчик боеприпасов. Кстати, роль последнего члена такой мобильной группы вообще трудно переоценить — благодаря ему боевики могут «лупить» по два часа без перерыва.
«Лучше недоесть, чем недоспать» и «стрелять нужно, как вальс танцевать: раз-два-три — и меняй позицию, сидеть на месте не рекомендуется» — «золотые правила» каждого снайпера, которые знают и на той, и на этой стороне. Прежде чем «засветиться», хороший «охотник» заранее готовит 5—8 позиций и только потом открывает огонь.
«Найти и обезвредить» снайпера противника, связиста и старших офицеров — боевая задача не изменилась с середины XVIII века, когда в архивных документах появились первые упоминания о «застрельщиках». По числу ранений в голову и грудь военные медики окрестили нынешнюю войну в Чечне снайперской.
Но начинается она только тогда, когда войска ведут позиционные бои. — Раньше снайперов искали среди профессиональных стрелков. Считалось, что меткая стрельба в такой работе — самое главное. Но в последнее время, особенно после Чечни, мы убедились, что крепкие нервы и умение хорошо прятаться все же важнее, — уверен полковник Александр Абин, автор книги «Тактика применения снайперов в городе», сразу же засекреченной ФСБ, преподаватель кафедры тактико-специальной подготовки Санкт-Петербургского университета МВД РФ.
— Настоящий снайпер работает прежде всего головой — он знает и инженерное дело, и топографию, и медицину. Таких профессионалов немного, и они совершенствуются всю жизнь. Алексей, снайпер элитного питерского спецподразделения, — один из них. «Самый выдержанный и спокойный человек, никогда ни с кем не конфликтует», — говорят про него в отряде.
— Чтобы прицелиться, мне нужно 2—3 секунды, максимум 10, — рассказывает Алексей. — Я волнуюсь, только когда не вижу цель. Как только она перед глазами — мгновенно успокаиваюсь и нажимаю на курок. Хороший выстрел идет между ударами сердца, а у женщин сердечный ритм реже. Им легче, поэтому и стреляют они лучше. По большому счету биатлонисток нужно учить только тактике, техника уже отпадает. Спортсменки выносливы, а без этого в горах никуда.
Да и вооружены они лучше. У них есть и снайперские винтовки СВ-94 калибра 12-миллиметров, и «винторезы», и те же наши СВДшки (снайперская винтовка Драгунова, «рабочая лошадка» российских снайперов. — Е.М.), только модернизированные. К тому же вся оптика у них антибликовая. Нам о таком вооружении пока остается только мечтать.
Подполковник и прапорщик рассказывают, как захватили литовку-снайпера. Как она просила не убивать ее. У нее якобы двое детей.
— Привязали гранату к башке, — говорит прапорщик, — выдернули чеку и отпустили. Только трусы в разные стороны полетели.
«Хрупкую невысокую женщину, работавшую снайпером в районе аэропорта Северный в Грозном, трое суток не могла выследить группа В.Красильникова. Когда операция, наконец, увенчалась успехом, солдаты отказались верить своим глазам. На девятимиллиметровой снайперской винтовке наемницы было 15 насечек. Это означает, что она убила 15 российских солдат. В Чечне, по словам снайперши, она зарабатывала деньги на квартиру…
Со старшим лейтенантом Владимиром Красильниковым несколько лет назад меня познакомила телетайпная лента. Привожу ее содержание практически полностью.
«Российские солдаты расправились с 25-летней жительницей Челябинска, воевавшей в Чечне на стороне боевиков, — сообщали Европейско-азиатские новости. — Об этом рассказал старший лейтенант Владимир Красильников, выступая в Чебаркульской танковой дивизии».
Миф о «белых колготках»
«Хрупкую невысокую женщину, работавшую снайпером в районе аэропорта Северный в Грозном, трое суток не могла выследить группа В.Красильникова. Когда операция, наконец, увенчалась успехом, солдаты отказались верить своим глазам. На девятимиллиметровой снайперской винтовке наемницы было 15 насечек. Это означает, что она убила 15 российских солдат. В Чечне, по словам снайперши, она зарабатывала деньги на квартиру. В сутки, даже не выходя на задание, получала 200 долларов США. Навыки стрельбы и оружие у бывшей спортсменки-биатлонистки были великолепными. Как сообщил Владимир Красильников, солдаты не довезли эту девушку до штаба. Ее растерзали по пути».
Рассказы о девушках-снайпершах — уроженках Прибалтики или украинках, россиянках, воюющих на стороне чеченских боевиков, я слышал не раз. И в Чечне и за ее пределами. Их наши солдаты и офицеры называют «белыми колготками». Видимо, по ассоциации с легендами о Смерти, которая ходит с косой и в белых одеждах.
Но может быть еще и потому, что никто из моих собеседников никогда не встречал этих «охотниц за солдатскими душами» живыми. Говорят, в плен их не берут. Исход для женщины-снайпера, если она не погибла в бою, всегда один — осколочная граната, которую, по легенде, бросают в те самые колготки. И неважно, какого они цвета.
Правда, и с теми людьми, кто это видел своими глазами или вдруг участвовал в таком событии, мне тоже разговаривать не доводилось. Все — где-то кто-то кому-то когда-то рассказывал. Но свидетелей — нет. А здесь он известен — старший лейтенант Владимир Красильников из Чебаркульской танковой…
Я позвонил в Главное управление кадров министерства обороны: где именно служит такой офицер? Ответ кадровиков обескуражил:
— Документов на старшего лейтенанта В. Красильникова из Уральского военного округа в картотеке ГУКа нет.
Почему? Неужели и эта фамилия — миф, как и все истории с «белыми колготками»? Вскоре оказалось: нет, не «миф», Красильников — реальный, живой человек, командир разведывательного взвода в одном из танковых полков гвардейской Мозырьской ордена Ленина и ордена Суворова танковой дивизии. Ему 33 года. Воевал в Чечне несколько месяцев — с марта по август девяносто пятого года. А живет в Челябинске. Там у него квартира, мама, брат, есть телефон. Служит в двух часах езды электричкой от города — в армейском гарнизоне, действительно расположенном недалеко от Чебаркуля.
Мы созвонились, и я вылетел в командировку.
«Не спрашивайте меня об этом»
В полку Красильникова я не застал. Оказалось, у танкистов начались учения, и офицер — на полигоне. Километров тридцать от гарнизона. Пробудет там не меньше месяца. Но нам все равно удалось встретиться. В полевом лагере, где старший лейтенант со своими солдатами оборудовал палаточный городок, вкапывал столбы для полковой документации, заготавливал для печек дрова… Ночи на Южном Урале холодные.
Об истории со снайпершей он отказался говорить наотрез.
— Не спрашивайте меня об этом, — попросил офицер. — У меня и так куча неприятностей из-за этого была, в особый отдел таскали. После заметки в «Вечернем Челябинске» вызывали в ФСБ. Не хочу ничего вспоминать.
Но было это или нет?
— Да, было, — помолчав, сказал он. — В зоне нашей ответственности находился блок-пост, а возле него ближний привод аэропорта «Северный».
«Духи» его все время обстреливали по ночам. «Ближний» обеспечивал взлет и посадку самолетов. Достаточно было ухлопать двух офицеров-диспетчеров, уничтожить аппаратуру привода, чтобы аэропорт надолго вышел из стоя. И главное — диспетчерская обстреливалась не просто так, спорадическим, бесприцельным огнем, хотя хватало и этого, а очень точно.
Девятимиллиметровые пули со срезанным наконечником и стальным сердечником, упакованным в разрывающуюся в теле металлическую оплетку, попадали людям в бронежилет как раз в то место, где сходятся кевларовые защитные пластины, или в бедро, где проходит артерия. Человека не удавалось спасти, — он просто истекал кровью. Каждую ночь так гибло по одному — два солдата или офицера. И они поняли: стреляет профессионал, снайпер.
Старшему лейтенанту Красильникову, он служил в Грозном помощником начальника разведки в 205-й мотострелковой бригаде, приказали найти и обезвредить снайпера. Трое суток прочесывал офицер со своими солдатами склоны Терского хребта, которые возвышались над аэродромом, яблоневые сады, примыкающие к ближнему приводу. Нашел тропинки, по которым проходили через минные поля боевики, несколько снайперских лежанок.
В том числе и на деревьях.
Бросилось Красильникову в глаза и то, что среди следов, оставленных тяжелыми мужскими ботинками, попадались и небольшие, от легких кроссовок. На деревьях были именно они и принадлежали снайперу. Но кто их оставил мальчишка, женщина, — терялся в догадках старший лейтенант.
Потом была засада и короткий бой. Разведчикам удалось перебить шестерых охранников и захватить в плен снайпера. Им оказалась невысокая миниатюрная светловолосая женщина, лет двадцати пяти. В подогнанном по фигуре армейском камуфляже и белых адидасовских кроссовках. На прикладе ее суперсовременной бесшумной снайперской винтовки «Винторез», о которой Красильников только слышал, но никогда не видел, так как в войсках ее нет, оказалось пятнадцать насечек. По числу убитых солдат, поняли разведчики.
Еще не остывший от ночного боя, он спросил у нее:
-Откуда ты?
-Из Челябинска,- ответила женщина.
-Откуда, откуда? — переспросил кто-то из окруживших их разведчиков.
-Из Челябинска,- повторила она.
И тут же чей-то автоматный приклад врезался в ее лицо.
-Отойди, командир, не мешай, — прохрипел кто-то из солдат. И разведчики потащили снайпершу за ноги к замаскированным в овраге БМПешкам. Взревели двигатели и…
-Я не знаю, — говорил мне Красильников. — Точно она из Челябинска или нет. Может, придумала себе эту легенду. Документов при ней все равно никаких не было. Только все мои разведчики — родом из Челябинска, Миасса, Южного Урала. Такой подлости от «землячки» они не смогли перенести. А может все дело — в состоянии аффекта от только что пережитого боя. Не знаю. Об этом лучше спрашивать у врачей-психотерапевтов, а я об этом ни думать, ни вспоминать не хочу.
«Он был очень добрым и заботливым сыном»
Маргарита Васильевна Красильникова, мама старшего лейтенанта, рассказывала мне, что оба ее сына, и старший Володя, и младший Олег, как многие мальчишки в их дворе, всегда мечтали быть офицерами. И дело тут не в семейной традиции. В пяти минутах от дома — Челябинское танковое училище. Все свободное время они проводили на его спортгородке, в парке боевой техники или на заборе, разглядывая, как шагают строем курсанты под музыку военного оркестра.
Первым в училище поступил Володя. Потом, в год его выпуска, в 1984-м Олег. Служить лейтенанта Красильникова послали в Монголию, на станцию Шива-Гоби у китайской границы, где стояло пять войлочных юрт. От них только до Улан-Батора по безжизненной пустыне надо было добираться на узкоколейке целые сутки. Жена туда с ним не поехала, осталась с ребенком в Челябинске. Но он не унывал. Служба захватила молодого офицера, тем более, что ему выпало командовать взводом разведки.
Через год его взвод стал отличным. Лейтенанта направили на капитанскую должность в некогда знаменитый учебный Брежневский полк под Читу, в Песчанку. И снова взвод отличный.
Володя становится командиром роты в Гусиноозерске. Выводит в отличные и ее. Командующий Забайкальским округом генерал Бурлаков спрашивает: где хочешь служить, лейтенант? В Афганистане, отвечает Красильников («Я очень рвался в «Афган», говорил он мне, фанатом этого дела был»). Но в «ограниченный контингент» он уже опоздал. Наступил 1989 год, и войска из Афганистана вывели. Но Красильникова все же не забыли — направили служить, как поощрение, в Южную группу войск, в Венгрию.
В Цеглед с ним поехали жена и сын. Но через год начался вывод наших войск и из Южной группы. Отдельный разведывательный батальон, где старший лейтенант Красильников командовал ротой, попал под сокращение. Кадровики предложили ему должность в Волгограде, но предупредили, что жить придется в палатке. Квартир в гарнизоне нет и, когда начнут строить, не известно.
Жену палаточная романтика не прельстила, она уехала в Челябинск, к маме. Володя тоже разозлился, отказался от оформления капитанского звания, которое вышло ему к тому времени, и написал рапорт об увольнении в запас, по сокращению штатов. (Вот почему его документов и не оказалось в картотеке действующих офицеров ГУКа). А в тот год такое увольнение давало шанс получить квартиру от государства.
Квартиру он в Челябинске получил, но найти себя в «гражданской жизни» не смог. Побывал и монтажником на заводе, и инструктором физкультуры, и еще Бог знает, кем. Ничего не получалось. Начались нелады в семье. Товарищи по двору привели его в ОМОН. И там он впервые за всю свою армейскую службу в буквальном смысле оказался под огнем.
Случилось это в октябре 1993-го возле осетинского поселка Верхний Ларс на блокпосту у реки Терек на Военно-Грузинской дороге. Там Челябинскому ОМОНу поручили встать между двух враждующих сторон, осетинских боевых отрядов и таких же ингушских («Когда вмешиваешься в чью-то драку, говорит Красильников, тумаки получаешь с обеих сторон»). Кто вел огонь той ночью по их блокпосту, Красильников не знает до сих пор. Потом нашел в горах несколько пулеметных гнезд. Но эйфорию, которую испытал после боя утром, когда остался жив после той бешенной перестрелки, не может забыть и сейчас.
-Представляете, — говорил он мне, — утро в горах. На одном склоне ущелья еще темнота — ночь, на другом — уже свет во всю играет. Ты стоишь между светом и тенью, автомат еще раскален от стрельбы, а ты — Живой.
-Я не знаю, что там чувствуют наркоманы, — говорил он, — но ощущение этой тонкой грани между жизнью и смертью, неимоверного накала всех чувств, резкого их обрыва, когда смолкли пулеметные и автоматные очереди, грохот гранатных разрывов и наступила оглушающая тишина. Опустошение. Сознание, что ты после всего этого дышишь, живешь, не умер и даже не ранен — непередаваемо. Такого я не испытывал никогда, даже в любви.
В Северной Осетии Красильникова контузило первый раз.
Он подлечился и опять поехал туда, в 1994-м. Вернувшись из Владикавказа, уволился из милиции и восстановился в армии, командиром взвода разведки в 167-м танковом полку. И тут же запросился воевать в Чечню.
— Я умоляла его не ехать, — говорила мне Маргарита Васильевна. — Младший Олег (он тоже уволился из армии и служит в ОМОНе), трижды был в Чечне. Ты — дважды в Осетии. Не дай Бог никому ждать сыновей с войны, она столько раз прошлась по моему сердцу. А он отвечает: ты знаешь, мама, каких мальчишек туда присылают, они ничего не умеют, даже из автомата стрелять. У них ведь тоже есть свои матери, и тоже ждут их, как и ты. А кто научит их чему-нибудь, кто защитит от чеченской пули, если не такие профессиональные военные, как я?!
— Знаете, — говорила мне мать Володи, — он был таким добрым, заботливым сыном. А последний раз вернулся, — весь изранен, контужен. Заикается. По ночам кричит, кем-то командует и страшно матерится. У него сильные головные боли, такие, что он места себе не может найти. Я уже его и к психотерапевту водила, не помогает.
Вскипает ни с того ни с сего. Пить стал. Раньше только за компанию, с друзьями, рюмку-другую. А сейчас будто заливает что-то в себе. Мне страшно. Я очень боюсь за него. Может это происходит еще и от унизительного положения, что живет он на мою стариковскую пенсию, на сигареты у матери «стреляет», — получку ему почему-то не платят с августа прошлого года. Представляете, девять месяцев офицерской службы без копейки зарплаты? На полевой выход с такой радостью поехал. Говорит, там меня хотя бы кормить будут. В какой армии это еще может быть?
«Я хочу еще раз поехать туда, может в последний раз»
Из Чечни старший лейтенант Красильников уехал досрочно. Вместо шести месяцев прослужил там только пять. Мне он сказал, что это произошло потому, что у него не сложились отношения с начальником штаба 205-й бригады, к которой он был прикомандирован, подполковником Биляцким.
А один из самых близких друзей Володи и его тезка майор милиции Филичкин, который тоже не раз бывал в Чечне, утверждает, что это произошло из-за той снайперши. Что из-за истории с ней Красильникова даже разжаловали из капитанов в старшие лейтенанты.
Но Красильников рассказывает о другом.
— Я поехал домой в краткосрочный отпуск и на пару дней слегка задержался. По уважительным причинам. Отец был парализован, да и у мамы — приступ гипертонии, осложненный сахарным диабетом. Комендант города разрешил мне побыть с ними, подписал необходимые документы, поставил печать. А в это время в бригаду прислали нового начальника разведки, майора Завгороднего.
— Он в настоящем бою-то никогда не был, — говорит Владимир, — командовал разведчиками разве что на полигоне. Вот, как у нас в полевом лагере, показуху устраивал. А тут пришлось вести роту в горы. И сделал он это без подготовки, без выяснения, есть там «духи» или нет, а если есть, то где и сколько. В общем, закончилось все очень плохо. Точные цифры я вам не буду называть, но практически тридцать процентов солдат и офицеров осталось на тех камнях. Майора, конечно, отстранили от должности. А меня, когда я приехал, Билецкий при всех обозвал «трусом и дезертиром», пригрозил уволить, как-будто я знал, что на момент моего возвращения запланирована такая операция и этот придурок поведет людей в горы.
Красильников начал оправдываться. А Биляцкий ему заявил:
— Был бы ты, мы бы не потеряли столько ребят.
Но война не знает сослагательных наклонений. Через несколько дней подорвался на мине один из солдат роты разведки. Вышел из блокпоста по нужде и почему-то побрел не к оборудованному в окопе туалету, а в поле, где стояли противопехотные мины. На аэродроме, когда бригада прощалась с погибшим, Биляцкий, весь на нервах, приказал Красильникову идти в отдел кадров, оформлять свое увольнение.
За него заступился комбат одного из мотострелковых батальонов.
-У меня под Бачи-Юртом в роте остался один лейтенант, только училище закончил, несколько десятков человек и из десяти БМП лишь две «ходячие» машины. Дай мне Красильникова на усиление.
Там, под Бачи-Юртом он и напоролся на мину. Ехал на БМП через «зеленку» прикрывать солдат, набирающих для роты в ущелье воду из родника, и под правым катком его БМПэшки взорвалась «итальянка». Его швырнуло с башни в кювет. Он рассказывал мне, что летел долго-долго, как во сне, но удара об землю даже не почувствовал, хотя весит больше семидесяти килограмм, и сразу провалился в темноту. Следом за ним вылетел, выброшенный из люка, механик-водитель.
-Нам очень повезло, — сказал Красильников, — что мина оказалась под правым, а не под левым катком, иначе обоих размазало бы по броне.
От госпиталя он отказался. Всего в крови, в бинтах и с пластырем на разорванной ноздре, с раскалывающейся от контузии головой его привезли в бригаду. Подполковник Беляцкий бросился его обнимать.
-Рад, Володя, что ты жив. Будешь представлен к награде.
Красильникова взорвало:
-То ты меня увольняешь, то к награде представляешь. Я не пешка, а человек и офицер, и не позволю, чтобы со мной так играли. Хочешь увольнять, — увольняй к чертовой матери.
Через день его отправили домой. Порезали и выбросили расчетную книжку, по которой он получал свое денежное содержание, выдали ему на руки приказ об увольнении в запас «по несоответствию занимаемой должности.» («Дикость какая-то, говорит Красильников, если я не соответствовал должности помощника начальника разведки, то хотя бы дали роту или взвод»).
Но в Челябинске оказалось, подполковник Беляцкий из 205 бригады не имел права увольнять его в запас. Старший лейтенант Красильников — офицер Уральского военного округа и только командующий этим округом может распорядиться его судьбой.
«Иди служить», приказал ему командир. И Красильников служит. Встает каждое утро в половине шестого и отправляется электричкой в часть, вечером к десяти-одиннадцати возвращается домой. И не получает ни рубля.
— Я понимаю финансистов, — говорит он мне, — нет расчетной книжки, нет и денег. Но если я уволен, что делаю в этом полевом лагере? Если не уволен, то почему мне денег не платят? У меня была семья — жена, сын, но как я к ним буду приходить, если мне не на что даже шоколадку Дениске купить? Неужели оформлять себе новые служебные документы должен я сам?
Заместитель командира дивизии по воспитательной работе, (по старым штатам — начальник политотдела) полковник Владимир Гура с удивлением узнал от меня, что подчиненный ему офицер скоро год как не получает ни рубля. Пообещал помочь старшему лейтенанту Красильникову. Поможет ли, — это вопрос.
В полевом лагере Красильников знакомил меня со своими однокашниками. Один из них — майор, командует батальоном, на днях станет подполковником. Двое других тоже майоры — заместители комбата. Он за пятнадцать календарных лет службы и почти двадцать в льготном исчислении, за три командировки на войну так и остался старшим лейтенантом. Неужели действительно «отработанный материал», как сказал его друг майор милиции Владимир Филичкин?
А старший лейтенант Владимир Красильников сказал мне, что снова рвется в Чечню.
-Зачем тебе это надо? — спросил его я.
-Мне тошно здесь, — ответил он. — Опять учим солдат воевать: танки в линию, за ними БМП, потом пехота. Главное, чтоб красиво было, как на параде. А там все другое. Там настоящая война. И я там нужен. Я хочу, чтобы мои солдаты умели побеждать. Это неправда, что бои уже закончились. В горах хватит огня надолго и уходить оттуда нам нельзя, потому что это наша земля, ее мои предки, казаки, завоевывали. А уйдем, будет такая же резня, как после нас в Афганистане.
-Я не знаю, как это сформулировать, — говорит старший лейтенант. — Но у меня здесь нет такого притока адреналина в кровь, как там. Может, это, как наркотик, не знаю. Я хочу еще раз поехать в Чечню, может в последний раз, чтобы еще раз испытать миг возвращения домой с войны. Это самое большое счастье, которое я знаю.
— А если не вернешься? — спросил я.
— Маму жалко, — помолчав, ответил он. — Она этого не переживет.
Челябинск-Москва. Виктор Литовкин, РИА Новости.
Судьба чеченской снайперши
27-летнюю чеченскую снайпершу задержали на днях сотрудники правоохранительных органов. Зовут ее Хейда, однако пока неизвестно, является ли это имя настоящим, так как последние месяцы задержанная пользовалась лишь фальшивыми документами. Из неофициальных источников стала известна удивительная судьба их обладательницы.
Вдова
Со всей своей многочисленной родней чеченка Хейда перессорилась, когда вопреки желаниям отца и матери вышла замуж за простого русского парня — спецназовского старлея Василия. Семейный конфликт оказался настолько серьезным, что девушке пришлось прервать все отношения с родными и надолго забыть о возвращении в Чечню. Хейда уехала к мужу в его родной Забайкальский военный округ. Там же и устроилась санитаркой в медсанчасти спецназа, благо у нее имелось базовое медицинское образование.
Службу в Российской армии Хейда несла исправно, да и Василия сослуживцы уважали как принципиального порядочного офицера. Собственно, эта порядочность да обостренное чувство офицерской чести и привели к беде. Случайно узнав, что перепившиеся «деды» издеваются в караулке над «молодыми», Василий отправился на «разборки».
Пошел один, без оружия — не стрелять же офицеру в солдат-пацанов. К тому же при необходимости опытный старший лейтенант спецназа мог бы без труда разбросать всю пьяную кодлу. Только вот «деды» не собирались идти на Василия, прервавшего их «развлечение», «врукопашку». У караульного был автомат. И озверевшие пьяные дембеля выпустили в офицера длинную очередь.
Пять пуль попали в цель. Раны оказались тяжелые, но жизнь Василию все же удалось спасти. Только вот сам старлей не радовался такой жизни. Выздоровление шло тяжело, а впереди маячило неутешительное будущее: инвалидная коляска, постоянная физическая боль, моральные страдания беспомощного человека…
Однажды вечером Василий попросил медсестру, неотлучно дежурившую у кровати, навсегда прекратить его мучения. Конечно, это была Хейда. Жена с трудом расслышала слабый шепот мужа, но поняла и выполнила последнюю волю любимого супруга. Укол морфия — и рыдающая Хейда стала вдовой.
От горя она оправилась не скоро. А когда наконец взяла себя в руки, то первым делом подала рапорт о переводе в качестве ефрейтора медслужбы в Чечню, где уже вовсю шел второй этап контртеррористической операции. Рапорт был удовлетворен.
Месть
Уже в самом начале службы на чеченской земле произошел инцидент, в корне изменивший судьбу Хейды. Грузовик с медикаментами, который сопровождали сержант-контрактник, срочник-водитель и сама Хейда, заглох на разбитой горной дороге. Старший колонны остальные машины останавливать не стал. Прикинув, что на этом участке маршрута боевики давно не появлялись, он бросил грузовик с медиками без боевого охранения.
Ситуацией решил воспользоваться сержант, положивший глаз на красавицу чеченку. Оставив солдата возиться с двигателем, контрактник без лишних церемоний потащил женщину в придорожные кусты. Поначалу Хейда не сопротивлялась, но едва «зеленка» скрыла их обоих, ефрейтор-медик вытащила спрятанный скальпель. Сержант даже не вскрикнул…
Из леса Хейда вышла одна, с автоматом убитого, зная, что обратной дороги в часть у нее нет. Водитель все еще чинил машину, и его стриженый затылок до боли напомнил чеченке дембелей, стрелявших в Василия. Женщина передернула затвор. Будучи медиком, она прекрасно запомнила характер ранений на теле супруга и выпустила в бедного пацана ровно пять пуль. Туда, куда попали пьяные «деды».
Только когда Хейда отвела взгляд от корчившегося в пыли солдатика, она заметила на обочине угрюмых бородатых людей в камуфляже. Как оказалось, боевики случайно набрели на сломанный грузовик. Они сразу взяли вооруженную женщину и водителя на мушку, но открыть огонь не успели. Боевиков остановил странный расстрел, который неожиданно затеяла сама Хейда.
К ней обратились по-чеченски. Хейда ответила. Спросили, почему она стреляла в русского. Хейда сказала, что русские солдаты убили ее мужа. Как и при каких обстоятельствах, уточнять не стала. Да и боевики не настаивали: к этому времени они уже нашли зарезанного скальпелем сержанта. Хейду приняли за вдову чеченца, вставшую на путь кровной мести. Раненого солдата добили, а женщине предложили присоединиться к отряду. Ефрейтор медслужбы Российской армии предложение приняла.
Хейда
Хейда попала в лагерь полевого командира Ширани Албекова. Эта затерянная в горах база боевиков напоминала обычный аул. Для собственных нужд албековцы даже держали небольшое хозяйство, что позволяло им полностью обеспечивать себя мясом и молоком. Жили чеченцы по-армейски просто — в длинных бараках на несколько человек. В одну из таких «казарм» и поселили Хейду, отгородив женский уголок занавеской.
К единственной представительнице прекрасного пола в отряде отнеслись с уважением. Жесткая дисциплина и горский кодекс чести не позволяли бойцам Албекова домогаться вдовы, мстящей за смерть мужа. А если кто-то из молодых и горячих джигитов все же начинал приставать к женщине, его сразу одергивали старшие.
Немного обжившись на новом месте, Хейда решила принять участие в боевых операциях. Но поскольку два автомата, добытых ею у бывших сослуживцев из медсанчасти, уже нашли новых хозяев среди боевиков, чеченке пришлось совершить специальный рейд к федералам за оружием.
На одном из блокпостов Хейда приветливо улыбнулась молоденькому солдатику. Несчастный парень не смог устоять против чар черноокой красавицы и, когда та поманила его к ближайшим кустам, покорно вышел из укрытия. Солдат, правда, на всякий случай прихватил свою снайперскую винтовку. Увы, она ему не помогла. В кустах скальпель бывшего ефрейтора медслужбы оказался надежнее.
Хейда не ожидала, что станет обладательницей «снайперки». Отправляясь за оружием, она рассчитывала на более привычный «калаш». Освоение же незнакомой СВД требовало времени. Впрочем, у чеченки был опытный наставник. Уроки стрельбы из трофейной снайперской винтовки ей давал сам Ширани Албеков. Да и Хейда оказалась способной ученицей. Довольно быстро она стала одним из самых метких стрелков отряда.
Иногда начинающая снайперша работала в прикрытии ударной группы боевиков, но чаще выходила на «охоту» в одиночку. В отличие от «коллег»-профессионалов Хейда, презрев все правила военной науки, практически никогда не стреляла в офицеров, которые ассоциировались у женщины с погибшим мужем. Зато охотно «выбивала» рядовых, напоминавших ей дембелей, что пустили автоматную очередь в любимого супруга.
Хейда не делала традиционных снайперских насечек на прикладе винтовки. Чужие жизни она предпочитала подсчитывать узелками на специальной веревочке. За время, проведенное в отряде Албекова, снайперша успела завязать два с половиной десятка таких узелочков. Один из них, кстати, появился после рукопашной схватки федералов с боевиками. Хейде тогда удалось одолеть здоровенного сержанта. То ли парень не ожидал отпора от хрупкой чеченки, то ли просто не привык драться с женщинами. В общем, благородство оказалось неуместным. Сержант упустил момент, когда Хейда выхватила свой скальпель. А уж с этим инструментом она всегда обращалась прекрасно.
Из плена
Несколько раз жертвами Хейды становились и пленные российские солдаты. Никто в отряде не мог сравниться с бывшим медиком в пыточном мастерстве. Снайперша умела мучить изощренно и расчетливо: несчастные не теряли сознание и не умирали раньше времени, но страдали при этом от нечеловеческой боли. Первым делом Хейда подрезала пленникам сухожилия на руках и ногах, чтобы свести сопротивление жертвы к минимуму, а затем давала волю своей фантазии. В ход шли, например, иглы, которые загонялись под ногти, или ножи и скальпели, которыми Хейда снимала скальпы и кожу. Были в ее арсенале и другие пытки, заставлявшие даже самых отчаянных боевиков-головорезов побаиваться миловидную женщину.
И все-таки однажды жестокость Хейды сдала сбой. В тот день боевики захватили в плен не перепуганного пацана-срочника, как обычно, а израненного, но не сломленного капитана. Увидев его, снайперша содрогнулась: пленник оказался необычайно похож на ее покойного мужа.
Хейда уговорила Албекова обменять офицера на пленных боевиков. Капитана подлечили, подкормили и отправили сообщение о возможном обмене в расположение федеральных войск. Обмен, увы, не состоялся. Тем не менее Хейда вновь встала на защиту офицера, предложив дождаться более благоприятного момента для повторной попытки. Несколько дней капитан прожил на базе, но в конце концов отряд возроптал: лишний рот боевикам был ни к чему. Пленного приговорили к смерти. А Хейда решилась на отчаянный поступок. Тайком она принесла обреченному офицеру запас провизии, автомат, карту и вывела его из лагеря.
Беглец, впрочем, далеко уйти не смог. Наткнувшись в темноте на пост боевиков, он был убит в короткой перестрелке. У чеченцев не возникло ни малейшего сомнения в том, кто устроил побег. Отношение к Хейде в отряде изменилось. На одиночные боевые вылазки снайпершу уже не отпускали, а не заметить постоянного негласного наблюдения со стороны боевиков было невозможно. Хейда чувствовала, что ее судьба вот-вот решится. Не желая рисковать, она под покровом ночи покинула лагерь. Снайперше повезло больше, чем капитану: Хейда благополучно добралась до федералов.
— Я — ефрейтор медслужбы, — представилась она на первом же блокпосту. — Была в плену у боевиков. Удалось сбежать.
Военные поверили Хейде. Однако, когда личностью «пленницы» заинтересовались сотрудники ФСБ, бывшей снайперше пришлось иметь дело с менее доверчивыми людьми. Поняв, что ее всерьез подозревают в сотрудничестве с боевиками, Хейда снова подалась в бега. До недавнего времени благодаря фальшивым документам ей удавалось не привлекать внимание правоохранительных органов. Но в конце концов фортуна отвернулась от снайперши.
По теме: Артур Бесфамильный. Колготки
Присоединяйтесь к нам:
