Кавказские дороги «Росичей»
Кавказские дороги «Росичей»
Спрашивает разрешения закурить и, услышав в ответ: «Конечно», с наслаждением затягивается. Свернув из бумажки маленький кулечек, аккуратно стряхивает в него пепел. Заметно волнуется. Как же, журналисты берут интервью, выпытывают подробности. Не его обстановка, не в своей тарелке себя чувствует. Привык с солдатами, на броне в походе, в поле, у карты, привык видеть силуэт Кавказского хребта, до которого, кажется, дотянуться рукой можно. А тут сидит в кабинете, рассказывает…
А я не могу отвести глаз от груди «служивого кавказца». На камуфляже новеньким серебром поблескивает орден Мужества. Рядом, заметно потускнев, пристроились еще два.
Кавалер трех (!) орденов Мужества — честно говоря, таких офицеров еще не доводилось встречать. Общался, восхищаясь натурой и характером, с дважды награжденными, разговаривал с Героями России, но такого…
Случай уникальный, сегодня в МВД, кажется, есть только еще один подобный. Наверное, если провести аналогию, это в чем-то сродни фронтовикам с тремя орденами Славы. Их имена наравне с именами Героев выбиты на стенах Центрального музея Великой Отечественной…
Рядом сидит и тоже нервно курит, особенно когда речь заходит о потерях, еще один кавалер ордена Мужества. На вид очень молод, обветренное лицо привлекает своей открытостью…
Игорь Целуйко и Володя Соколов еще не отошли от вчерашнего приема в Кремле в честь спецназа России. Оба получили из рук премьера правительства свои ордена Мужества. Заслуженные. Для Игоря серебряный крест — третий по счету, для Володи — первый. Оба они из отряда специального назначения «Росич».
Оба в эту кампанию нахлебались войны по горло. У каждого из них от этой войны собственные зарубки в памяти остались, впрочем, как и на теле. И у каждого своя история обретения награды с таким правильным и лаконичным названием. И каждый, заметно волнуясь, рассказал мне о своей войне.
Но вместе они просили об одном: обязательно написать «про пацанов, про отряд». И называя фамилии, водили пальцем в моем блокноте, чтобы я не дай Бог не забыл записать, как звали солдата, офицера…
КРАСНОПАРТИЗАНСКОЕ, 3 — 4 ЯНВАРЯ
— Прости, — говорит мне Игорь, — если буду нелитературно выражаться. Я ж так вот правильно-то не привык рассказывать. Ты потом ведь поправишь?
Конечно, поправлю, но, ей-Богу, ни слова не хочется выкидывать из сочного повествования майора Целуйко. А еще иногда он просил выключить диктофон; «Это для тебя, не для печати». Выключаю и слушаю офицера, который видел и испытал столько, что на десятерых хватит, но вот печатного слова опасается…
Хотя все, что говорит, правильно. И про то, как живут семьи военных, и про то, что сейчас обстановка в Чечне до удивления похожа на ту, что была в прошлую кампанию — партизанская война, подрывы, теракты, и про то, как страна относится к своим павшим защитникам.
И вспомнил ушедших в пучину подводников: «Жалко ребят по-настоящему», про то, что сейчас, когда нет активных боевых действий, в Чечне каждую неделю гибнут десятки солдат России. Кто вспоминает их имена, кроме своих же боевых товарищей да счетоводов из Генштаба? Да и траура всенародного никто не объявляет. Статистика потерь, язви ее в душу…
Игорь Целуйко: «3 января к нам поступила не очень подробная информация о том, что из Грозного идут боевики. Их там давили уже очень сильно. И я с двумя группами выехал в район предполагаемого прорыва — под Алхан-Калу. Первой группой командовал капитан Карелин, второй — зампоспец Морозов. Я с группами был в качестве исполняющего обязанности начальника штаба отряда.
А штатная должность у меня — начфиз отряда. Вместе с нами выехал и заместитель Шаманова по внутренним войскам на западном направлении генерал-майор Барсуков. Мы ехали и толком не знали, какая там обстановка. Доехали до тылового лагеря софринской бригады. Барсуков о чем-то кратко переговорил с замполитом софринцев. Тот объяснил, что утром был обстрел, там под селом стояли собровцы, и они отошли.
Поехали к Алхан-Юрту, доехали до поворота на Алхан-Калу. Там невдалеке виднелось уже село Краснопартизанское. И вот в это время нас в первый раз обстреляли. Мы срочно спешились, заняли круговую оборону.
Я послал Диму Карелина туда, откуда велся обстрел. Если кого обнаружит, приказ один — уничтожить. Он с пацанами вернулся, говорит, мол, все нормально, тишина, никого нет. Хочу, чтобы вы обязательно Диму отметили.
Это не офицер — чистое золото! Настоящий мужик. Кстати, он племянник нашего знаменитого борца Александра Карелина, тоже здоровый, мастер спорта по лыжам. Вообще красавчик! Был еще один классный парень — рядовой Александр Величко. Снайпер. Здорово поработал, своей В-94 двоих «духов» снял, но и ему досталось… Ранен был…
Мы оборону заняли и видим — в Красно партизанском колонна техники горит, выстрелы доносятся. Мы туда. Перед нами машины красноармейцев факелами пылают, раненые, убитые, живые пацаны с ошалелыми глазами. Мы их броней прикрыли, начали вытаскивать. Человек 60 вытащили, технику уцелевшую вывели из-под обстрела. Все это в кутерьме, отовсюду стреляют. И тут я вижу бойца нашего, вэвэшника. Лежит родимый.
Чуть вперед смотрим: мать честная — это ж наши пацаны из 100-й ДОН (дивизия оперативного назначения). Надо вытаскивать своих! Но пока не можем — завязался ожесточенный бой. Так мы повоевали до вечера, и нас выводят на окраину. Мол, вы свою задачу выполнили, людей спасли, технику то же.
Мы к Барсукову — товарищ генерал, там наши из сотой дивизии, мы их не бросим. Но он нас сразу пресек. Никто, говорит, на ночь глядя в село не пойдет. Прав, конечно. Но у нас-то сердце болит за своих. К тому времени армейцы подошли. В общем, блокировали мы это Краснопартизанское полностью.
Это уже потом мы узнали, что там произошло. Просочившиеся через бреши из Грозного боевики из банды Арби Бараева потихоньку проникли в район Алхан-Калы, Алхан-Юрта, Краснопартизанского. У них задача была затеять здесь заварушку, расшатать обстановку в тылу западной группировки, чтобы дать оставшимся в Грозном бандитам передышку.
В это время за водой через Краснопартизанское шла небольшая колонна, состоящая из АРСов 100-й ДОН, к ней присоединилась техника такой же тыловой колонны армейцев. Ну а «духи» их уже в селе ждали. Наши, конечно, не ожидали нападения — ведь около 20 километров от Грозного, глубокий тыл. Попали в огневой мешок. Хорошо мы подоспели, хоть кого-то сумели спасти.
Утром к нам вышли мирные чеченцы из села, сказали, что боевики стрелять не будут, можно забрать убитых пацанов. Мы пошли.
Знаешь, много видел, но вот того, что пришлось увидеть там… Мы подходим, видим: лежит боец, форма на нем опалена, весь в крови. Ну мы ему к ногам трос привязывать. Так положено — эти ж собаки трупы минируют, мы на горьком опыте научены уже. Дергаем мы его и… Не сразу даже сообразили, в чем дело. Наш «труп» вскакивает и с воплем бежит прочь. Еле догнали, повалили наземь.
Он брыкается, что-то кричит в шоке, из ушей и рта кровь хлещет. Ну, по едалу слегка съездили, чтобы в себя пришел. Глядим, очухался. Объясняем, что свои. Он, сердечный, даже не поверил сначала. Перевязали, он и рассказал, как попали в засаду. Рядом с ним взорвалась граната, из машины-то он выползти успел, но потерял сознание. Так вот почти сутки и пролежал. Повезло парню. Мы его к своим в тыл отправили.
А вот другим пацанам из нашей дивизии не повезло. Они все в начале колонны по кюветам лежали. Человек пятнадцать. У всех ни одного патрона ни в магазинах, ни в разгрузниках. До последнего бой вели, на них живого места не было, все осколками, пулями посечены. Но самое страшное: у каждого — контрольный выстрел в голову, пулевая рана с пороховым кольцом вокруг. Шакалы эти парней в упор…
Мы всех загрузили в бэтээры, вывезли. Нам Барсуков приказал уходить на базу, мол, вы все, что могли, сделали, тут теперь и без вас разберутся, село полностью блокировано, никто не уйдет.
Только мы расселись на броне, как со стороны Алхан-Калы нас обстреляли. Я крик чей-то слышу: «С брони!!! Всем с брони!» Рядом со мной вдруг вспышка и все — темнота. Осколками от гранаты задело крепко — в поясницу и ногу…»
* * *
Три серебряных креста на груди «росича» Игоря Целуйко — это не только уникальный случай и отблеск славы в его биографии, это еще и тяжкая боль израненного тела, саднящая душу обида за погибших товарищей. И все же ему везло, этому правильному офицеру, нормальному мужику, коль судьба сберегла его для вот этого, третьего ордена.
Первые два он получил в прошлую войну. Один — за операцию на Лысой горе под Бамутом, второй летом 1996-го — «вытаскивал пацанов». Он ведь уже был на краю гибели, еще в ту войну, подорвавшись вместе с генералом Скрыпником. Николаю Васильевичу не повезло, погиб. Игорю чудовищным взрывом переломило позвоночник. Целуйко выжил, вернулся к братишкам в спецназ, пошел в свой второй кавказский поход. Вместе с отрядом. И снова ему повезло в новой войне.
Не сглазить бы тебя, майор…
КАТЫР-ЮРТ, 5 — 7 ФЕВРАЛЯ
Володя говорит тихо, удивительно ясно и спокойно излагает схему боя, чертит пальцем на столе маршруты выдвижения. Доходит в рассказе до места, когда надо вспомнить о том, как погиб его друг из соседней группы. Он вспоминает, еще яростнее чертит линии, прячет вдруг повлажневшие глаза…
Я спрашиваю: «Вот ты, матерый профессионал, наверное, и к смерти должен уже привыкнуть, которая рядом ходит, и на потери в отряде не так остро реагировать…» Он, русский офицер, вспыхивает: «При чем тут профессионализм?! Как можно к смерти друзей привыкнуть, они же все как родные. К потерям не привыкнуть, не привыкнуть…»
Владимир Соколов: «Когда боевики из Грозного по минному полю толпой пошли — это все ж почти на наших глазах было. Помню, как Шаманов радовался, что его хитрость удалась. Боевики, кто сумел вырваться из той ловушки, поперли маршрутом на Алхан-Калу и дальше — Катыр-Юрт, Гехи-Чу, Валерик.
Наш отряд как раз их преследовал, давил во всех селах, куда они заползали. Крепко «чичам» досталось! В одном из сел мы загляну ли в подвал школы и обомлели — я раньше не видел столько раненых! Несколько десятков.
Их просто бросили в этом подвале, потому что мы так давили, что у «духов» не было возможности забрать раненых с собой. Но, видимо, в селах боевиков ждали, потому что в другой школе мы обнаружили склад оружия и боеприпасов. Весь первый этаж под завязку был забит ими. Мы прикинули: посади нас здесь обороняться, можно было без проблем целый месяц отстреливаться.
В Катыр-Юрте мы проводили спецоперацию. Боевики к тому времени уже заползли в село, оно как раз стояло на пути их отхода из Грозного. Наш отряд вместе с подразделениями 100-й ДОН и собровцами блокировали село, 5 февраля провели разведку боем. Тогда же у нас появились первые убитые — 10 человек в один день. Там бой очень сильный был, два БТРа вызывали на помощь. Первые же 2- 3 дома, когда в село вошла одна из наших групп, оказались хорошо укрепленными гнездами боевиков. Оттуда — ураганный огонь.
Здорово проявил себя лейтенант Джафяс Яфаров из группы Сергея Масакова. Они раз делились: командир пошел по одной улице, Яфаров — по другой. И там Джафяс напоролся на «духов». Открытая местность — не спрячешься. Сразу ранило двоих. Яфаров с тремя бойцами решил их вытаскивать под ураганным огнем. Их “духи” тоже подстрелили. Джафяс сумел двоих вытащить, остальных — нет.
Контрразведчики потом нашли этих ребят в освобожденном селе. У всех — выстрел в голову… Джафяс Яфаров удивительной храбрости офицер был. Но не просто отчаянный, а грамотный, дерзкий. Герой России посмертно.
В Катыр-Юрте ему повезло, погиб в Комсомольском чуть позже…
Сергей Масаков, исполняющий обязанности командира 1-й ГСН, тоже погиб. В Катыр-Юрте. Тоже пошел пацанов вытаскивать. Не солдат послал — мол, вперед, я тут командую, — а сам пошел. У нас в отряде по-другому не бывает…
Раз пошли, скажем, 20 человек, 20 должны и вернуться. Убитые, раненые, живые — неважно. Об этом у нас все знают, поэтому и не боятся идти воевать. Знают, что товарищи их в любом случае не бросят…
А тогда так все было: они шли по улице, и боевики из полуподвала дома открыли огонь. Сергей с бойцами сумел подобраться вплотную к этому подвалу, закидать его гранатами. Там и в живых-то остаться никого не должно было. Но один остался, волчара. Очухался и из пулемета — по ногам нашим пацанам. Так и лежат: раненые на левой стороне улицы, а вся группа — на правой. И головы не поднять, «душара» очередь за очередью садит.
Сергей полез пацанов вытаскивать. Получилось, дотащил почти до БТРа, но… двух метров ему не хватило. Боевик из пулемета прямо в них попал. Сержанта убил, а у Сереги — тяжелое ранение в грудь. Он в сознании, весь кровью истекает, и первые слова, которые Сергей сказал командиру 3-й группы, пришедшей им на помощь, были: «Забери моих солдат и оружие». Не «спасите», не «помогите», а «солдат забери…»
Тяжело нам, конечно, Катыр-Юрт дался. 28 убитых. Моральный удар по отряду страшный. Но никто не сломался. Наоборот, бойцы из учебной группы, которые все это видели, замучили командиров рапортами с просьбой отправить их на боевые. А то, говорят, пацаны там работают, а мы тут, как крысы тыловые, сидим. Ну я им мозги вправил, объяснил, что и те, кто воюет, тоже все через учебку прошли. Воевать сначала научиться надо…
А что потери такие большие — это не значит, что мы воевать не умеем. Просто бывают ситуации, когда без потерь не обойтись.
Так в Катыр-Юрте и было. По нему же и артиллерия работала, и авиация. Не село — одни развалины. Но «духи» в подвалах пересидели и большинство остались живы. Кто смог, все поуползали в горы, в другие села.
В Катыр-Юрте остались одни наемники и смертники, которым нечего терять. Половина — под наркотой. Вот их мы и давили. Надо было просто идти и воевать, давить и еще раз давить, чтобы дать им понять — здесь для них земли нет. Чтобы они из села, как тараканы, выползали…
Они и выползали. Когда в следующие дни засады ставили на пути их отхода из сел — они пытались в горы уйти — сколько мы их покрошили! Когда прямо на нас вышла по сухому руслу реки банда, мы их в упор расстреливали, гранатами закидывали. А они вместо того, чтобы отходить, лезли вперед, по трупам своих же. У них одна цель была — горы, горы. Мы никого не пропустили.
Утром ходили смотреть на место боя, там трупы лежали, много оружия очень хорошего, сов ременного, береты какие-то с волками. Похоже, офицерский отряд хотел через нас пройти…
Там я потерял друга, командира 4-й ГСН Юру Натальченко. Он меня только недавно спас. Мы тогда шли по селу, и я со своей группой здорово завяз. Заняли дом, отбивались до последнего, но чувствую — без по мощи живыми не выбраться. Вышел на связь, Юра как раз рядом, по соседней улице шел. Сразу пришел на помощь, на своем БТРе прилетел под сумасшедшим огнем, пробил кормой стену дома, нас вытащил.
А на следующий день наши группы направили в ущелье, чтобы мы блокировали возможные пути проникновения с гор боевиков. Мы в этих засадах сменили разведчиков 47-го и 48-го полков нашей дивизии. Они бились там до последнего, блокируя эти щели, устали, их и поменяли. Группа Юры пошла по одному отрогу горы, я со своими — по другому.
Его группа и нарвалась на засаду. Спустившиеся с гор боевики заняли выгодную позицию на высотке, ждали наших. БТР Юры срезал растяжку, и моему другу от осколков мины ОЗМ здорово досталось — в голову, грудь… Пацаны сразу спешились, приняли бой. У Юры был толковый офицер, командир взвода Петров. Так он организовал под огнем эвакуацию командира, раненых пацанов.
Юра скончался от ран. Жалко его, сил нет сдержаться… Он потерял жену, она погибла в автокатастрофе, воспитывал двоих детей один. И вот тоже…
* * *
Владимир Соколов еще молод — всего четыре с половиной года назад закончил училище. Но на погонах — майорская звезда, на груди — серебряный крест. На Кавказе и звания, и слава приходят быстро. Так же как и профессионализм, и боевой опыт.
На Кавказе рядом ходят жизнь и смерть, удача и случай. Майору Соколову в последней командировке повезло — пуля снайпера, расколошматив шлем-маску, оставила шрам на лбу. Но оставила и жизнь. Ее Володя, как и все «росичи», не мыслит без спецназа, без Отечества, за которое воевал и воюет там, «среди Кавказских гор».
Удачи вам, братишки, и чтобы все случайности в вашей тяжелой работе были только счастливыми…
Александр ЛЕБЕДЕВ. Фото Владимира НИКОЛАЙЧУКА. Журнал Братишка № 10 2000
Присоединяйтесь к нам:
